Автор продолжает исследование проблем, культуры и быта бывших республик СССР, на этот раз отправившись в Казахстан, Узбекистан, Таджикистан и Киргизию.
В дорогу с цыганами…
«Го-о-сспади!», — несообразно своим юным годам запричитала маленькая девочка, влетевшая в нас, едва открылся лифт. Должно быть, напугалась больших рюкзаков, сами-то мы, вроде, не страшные. Вот и первая машина не заставила себя ждать, когда мы начали голосовать на выезде из Воронежа.
23-летний Леонид — цыган, сын председателя воронежской цыганской общины. По словам Лени, только в их регионе проживает порядка 12 тысяч представителей этноса. Как и большинство из них, он православный, был крещен. И направлялся-то он в городок с благозвучным названием Богучар. Вместе с отцом смуглый юноша борется с соплеменниками, торгующими наркотиками, и помогает организовывать концерты цыганской самодеятельности. Культура цыган невероятно богата.
Другому нашему водителю, Григорию, не до культуры, и о дальних берегах он не мечтает. Посетовал, что в свои 34 года моря-то никогда не видел. Развалился колхоз, где он трудился трактористом, пришлось идти на стройку лить монолитный бетон. Вот и ехал сейчас на очередной объект в соседнее село.
Населенные пункты, расположенные на трассе, уместнее проскакивать на машине, чтобы потом не пилить пешком. Впереди как раз замаячил поселок Анна с большой белой церковью Рождества Христова. Остановившаяся «десятка» ехала не дальше, но, поскольку за рулем сидела женщина (а я всех своих водителей слабого пола могу перечислить по пальцам), да еще приветливо улыбалась, мы отступили от правил. Миловидная дама по имени Лариса 13 лет вкалывала на заводе огнеупорного кирпича, а теперь нашла более подобающее ей занятие — выращивает саженцы.
На границу с Тамбовской областью мы попали вместе с семьей Сергея из Москвы. Он гнал под 140, во всех земных грехах ругал евреев и попутно в укор ставил жене, что она москвичка в шестом поколении. Оставалось только пожалеть бедняжку, молча кивающую на каждые «Да, Марина?!» провинциального супруга. А ведь по отношению к нам он совершил добрый поступок. Добро, как и зло, наверное, не бывает абсолютным.
В этом сравнении подобравший нас белый внедорожник казался чуть ли не раем на колесах. Одухотворенные посещением Свято-Серафимо-Саровского монастыря, пожилые супруги Сергей и Василиса угощали медовыми слойками, показывали грибные места по дороге к их Борисоглебску и даже дали на память магнит из церковной лавки. Дарить водителям на память сувениры — обычно моя прерогатива и маленькая благодарность. Немного покопавшись в сумке, я тоже нашел один с Серафимом Саровским. Святой, так совпало, мой земляк, тоже родом из Курска. Напоследок добряки пожелали нам встречать больше хороших людей.
Про волгоградских мошек и верблюдов в казахской пустыне
Меж тем вечерело, машины редели, по обе стороны от трассы — густой лес. Подавая руку из кабины 20-тонной Скании, дальнобойщик с улыбкой приветствовал: «чтобы волки не съели». Миротворец второй Чеченской кампании, бывший моряк из Ейска, Александр Сафонов уже десять лет колесит от Сочи до Мурманска и от Москвы до Новосибирска, почти не видя семью. Домом для него стала будка грузовика. На одну ночь и для нас, кстати, тоже, потому что пошел дождь, а ставить палатку в мокрую погоду — не самое приятное занятие.
С Александром утром мы и достигли Волгограда, первого крупного города на пути к казахстанской границе. Не обошли стороной Мамаев Курган, руины мельницы Гергардта, дом Павлова и музей-панораму «Сталинградская битва», прокатились на знаменитом подземном трамвае. Впечатление портили лишь несносные кусающиеся мошки, они беснуются всего две недели в году, и нас угораздило попасть сюда в пик их активности. Горожане спасаются репеллентами, а то и вовсе не выходят из квартир без москитных сеток. Нам посоветовали купить обычный ванилин за три рубля и смешать с кремом — помогает. Но вечером другая напасть — комары. От них, когда ставили палатку у затона недалеко от колоссального 57-метрового памятника Ленину, пощады не было никакой. Без преувеличения рой насекомых преследовал по пятам. И даже протяжный гудок баржи, проходившей по Волго-Донскому судоходному каналу, потонул в комарином гуле. Их, понимаешь, во всех районах Волгограда протравили, а жителей Красноармейского оставили кровопийцам на откорм. Любопытно, что добираться сюда, на окраину, нужно было часа полтора, ведь город-миллионник протянулся по акватории Волги на 70 с лишним километров.
С первыми лучами солнца на пост опять заступила мошка и наблюдалась до самой Астрахани. Сквозь расплющенные на лобовом стекле тельца мы провожали глазами старые церквушки маленьких сел — бывших казачьих станций и даже непонятно откуда взявшийся буддийский храм. Потомственный казак Сергей, подвезший нас на 250 км, пояснил, что мы краешком захватили Калмыкию. Светлый Яр, Райгород, село Трудолюбие — не мечта ли проехаться по такому позитивному маршруту. Пейзаж давно перешел в полупустынный, и только артерия Волги, бегущая вдоль трассы, хоть немного добавляла зеленых красок бедным южным землям.
Астрахань — один из старейших российских городов, исторически южный форпост и, как его иногда называют, Каспийская столица. Хотя пробраться отсюда к Каспийскому морю, несмотря на кажущуюся близость, проблематично: дельта, где Волга впадает в Каспий, представляет собой болотистую равнину. Но если уж Астрахань и не морская владычица, то невеста с приданым — наверняка: красивые домишки, пережившие столетия, старые церкви с высокими колокольнями, «разноцветные» мечети: Черная, Белая, Красная — один астраханский Кремль чего стоит!
Столбик термометра неумолимо полз вверх, давно миновав отметку «30». В Красном Яру, где через речку Бузан нужно было перебираться по понтонному мосту, нам и вовсе посоветовали, не откладывая, запастись несколькими баклажками питьевой воды. После казахской границы, говорили, до населенного пункта пахать 100 километров по пустыне.
Они оказались недалеки от истины. «Пахать» пришлось, притом на своих двоих, потому как с машинами долго была напряженка. Степь да глина. Одинокими мы себя не чувствовали только благодаря медленно плывущим и не поспевающим за проворными перекати-поле верблюдами — какая радость видеть «кораблей пустыни» не в зоопарке и не в цирке!
Автор лепит манты с русскими «казахами» и развеивает миф о «своих» и «чужих»
Транспорт если и шел, то кряхтящий и груженный доверху. Выручила нас белая иномарка. У ее владельца, 25-летнего Аслана, три образования. В нефтяной отрасли устроиться не смог, трудится учителем физкультуры. Поначалу парень немного озадачил, свернув неожиданно с дороги куда-то в степь. А так, оказалось, делает не один он. Дорога ведь, как развалился Союз, больше и не ремонтировалась. У нас бы дома она просто растрескалась, ну, ямы, понятно. Зато тут под палящим солнцем асфальт превратился в пластилин и, помимо совсем уж неприличных выбоин, образовались настоящие асфальтовые горы. Вот и объезжает их народ, как фантазия подскажет — кругом все одно, голо.
Но вот на трассе (для кого?!) возник мотель и… супермаркет. Ассортимент, конечно, не велик. Полки наполовину пустые, как во времена дефицита. Товары почти все, за исключением молока, российские. То, что долго не портится. Хотя и тут нашлось с истекшим сроком годности. Банка консервированной фасоли ждала нас два года, а овощная закуска, бедная, и того больше, три. Жаль (для них), что мы так и не решились попробовать эти яства на вкус.
7-жол айырыгы. Нет, это не ругательство, всего лишь название деревни, где подвозивший нас 38-летний фермер Андарбег (Женя) разводит верблюдов. Прежде он работал на границе и немало повидал нашего брата — автостопщиков, байкеров, велосипедистов и даже «дома на колесах». С одного верблюда бывший пограничник надаивает в день литр молока. Если животное идет на убой, то это 600-700 кг мяса и 40 кг жира с горба. На прощание нам дали бутылку замороженной воды — лед при 40-градусной жаре тает быстро. В казахских и узбекских магазинах попадался также лед из «Буратино» или «Колы».
До первого города Атырау доехали на минивене с астраханскими номерами. Карлаги, казашка лет 50, и ее муж Захар родились в России, под Астраханью у них своя ферма. По-казахски говорят хуже, оттого на исторической родине выделяются. Неблизкий путь они проделали, чтобы погулять на свадьбе племянника, где ожидалось до трехсот гостей (в Казахстане это не считается много).
В 200-тысячном городке развита нефтяная промышленность, поэтому сюда едут работать со всей страны. Названия магазинчиков и фирм на русский дублировались редко, но, в общем, догадаться, где что, нетрудно. А вот наш хостел «Joy» (от англ. — «радость»), разрекламированный в интернете, снаружи ничего не выдавало. Частный дом, на заборе — колючая проволока, таблички нет, во дворе — бардак. Но внутри оказалось уютно, только удобства на улице, и хозяйка называет кондиционер «кондером».
Не успели выехать из Атырау, как угодили в гости. Предки 30-летнего Стаса приехали в Казахстан из Винницкой области поднимать целину еще в 1940-х годах. В его родном городе Костанай, расположенном недалеко от границы с Россией, русских по-прежнему больше, чем казахов. В призыве Стаса на срочную службу из 50 человек было 39 соотечественников. В то же время в команде из южного Шымкента на сотню призывников оказалось всего двое русских.
Жена Стаса, казашка Куралай, заварила нам традиционный чай с молоком и пшеном (тары), которое в конце нужно было съесть с деревенской сметаной. Консервативные родители на полгода отправляли молодую мусульманку в аул, где она убирала навоз, якобы, в наказание за плохое поведение. Чем именно провинилась, Куралай не уточнила, но усерднее стала катать метровой скалкой тесто на манты. Следуя какому-то особому рецепту, она добавила в начинку бараний жир (курдюк) и тыкву.
Думаю, Стас был исключением, считая, что русские в Казахстане — гонимый народ, чужие и здесь и на родине, и что не лучше себя чувствуют казахи, родившиеся в России и вернувшиеся домой. Якобы все из-за дополнительных льгот, которые предоставлялись переселенцам в 1990-е. Наш новый водитель Турлан развеял это. Он ко всем относится хорошо и ему нравилось при советском строе. С ностальгией вспоминал, как был октябренком, пионером, комсомольцем.
Как мы попали в город без улиц и пресной воды
Нефть для Казахстана — основа основ, и начали ее добывать даже раньше, чем в Саудовской Аравии. Село Доссор, на солончаках которого мы разбили палатку, стоит на первом промышленном месторождении, открытом в 1911 году. В те времена «черное золото» транспортировали здесь на верблюдах.
Дорога тянулась по дну каньона, где трава почти вся высохла, лишь редкие деревца саксаула цепляли взгляд на голом поле безжизненной земли. По мере приближения к побережью Каспийского моря встречалось больше домов из ракушечника — особенность строительства только в этом крае Казахстана. Хотя, сказать начистоту, самих населенных пунктов за 800 километров, которые мы преодолели на фуре алмаатинца Сергея, было немного. По словам водителя, тут и асфальт сделали всего два года назад, а прежде была обычная грунтовка, которую во время дождя порядочно, до глины размывало.
У Сергея четверо детей и два внука. Ради них 20 лет назад он и сел на грузовик. Содержать большую семью, работая по специальности учителем в школе, было бы нелегко. Сейчас в рефрижераторе он вез молоко из Шымкента, за 3000 километров! В нашу страну рейсы тоже часто, поэтому, как и у российских дальнобойщиков, на лобовом стекле детища Volvo прикреплен платежный прибор «Платон». Несмотря на связанные с ним дорожные сборы, против которых не возмущался только ленивый, родившийся в Казахстане Сергей гордится Россией как своей единственной родиной, восхищается мощью ее оружия и советскими традициями. Ему совсем неудивительно, что Казахстан подхватывает за большим соседом оправдавшие себя на практике нововведения вроде ближнего света для автомобилей днем и запрет продажи алкоголя после 23:00.
После дождика всего за час температура упала с 41 до 23 градусов. Ночь застала нас уже в портовом городе Актау. Местная 30-летняя учительница английского Замзагул Айтжанова, к которой мы ехали в гости, забрала нас из промышленного района на машине. Это был наш первый опыт остановки по каучсерфингу, помогающему путешественникам находить бесплатное пристанище по всему миру. Самой Замзагул это нужно, чтобы развеяться и вдохновиться на дальние поездки. До нас у нее останавливались велосипедисты из Франции и испанский журналист, пишущий для журналов GEO и National Geographic.
С молодой казашкой, ее 10-летней дочкой Жулдыс и котом Ру-Ру мы быстро подружились. На следующий день Замзагул провела для нас экскурсию по расположенному в пригороде древнему мусульманскому некрополю Кошкар-Ата, первые захоронения которого относятся к IX веку. Более всего, однако, размахом поражают современные мавзолеи, построенные в последние два десятилетия. Неподалеку отсюда видно «мертвое» озеро. Говорят, раньше сюда сбрасывали воды с завода по обогащению урана, поэтому оно радиоактивное.
Залежам урана город и обязан своим появлением 60 с небольшим лет назад. Это был один из грандиозных экспериментов СССР, который прежде заселял районы Крайнего Севера. Актау, бывший Шевченко, построили в непригодной для жизни человека пустыне. Воду здесь и сегодня опресняют из морской, потому что ее природных источников нет. Чаще вместо клумб с цветами и газонов, которые остаются почти невиданной роскошью, кладут крашеную щебенку. Для того чтобы в сухом климате на засоленных почвах росла хоть какая-то зелень, коммунальщики и сами жители вынуждены постоянно ее поливать. Вокруг каждого деревца в Актау сделана лунка, которую наполняют раз в десять дней. Воду привозят на водовозах или берут из поливочных труб, протянутых на поверхности вдоль главных магистралей.
Актау, созданный по генплану Ленинградского проектного института, необычен еще и безымянными улицами. 180-тысячный город поделен на микрорайоны, поэтому адреса больше схожи с телефонными номерами: 2-10-34 будет обозначать 34-ю квартиру 10-го дома во втором микрорайоне. Точку в странностях Актау ставит маяк на крыше жилой многоэтажки. Двери лифта в ней, к тому же, открываются прямиком на улицу.
В стране миллионеров
В любом казахском магазине можно приобрести напиток из верблюжьего молока — шубат. Он на порядок дороже айрана и иных кисломолочных продуктов. Похож на кефир, хотя моя жена, как и следовало ожидать, не рискнула его пробовать. Испытывать на себе непривычную еду всегда было моей прерогативой, так что, когда нас угостили, оставалось залпом осушить оба стакана. Да я и не против, учитывая полезность продукта. Нурлан и Бердибек, чьими именами впору тренировать дикцию вместо скороговорок, делают шубат на собственной ферме.
Из динамиков в очередной за день машине доносились «Белые розы» и другие мелодии 90-х. Ехали с автоперегонщиком Канатом. Он узбек, но по отношению к своим соотечественникам настроен почему-то скептически. Взял нас «ради Аллаха». Это уж кому как угодно. Очень верующий, останавливался на молитву, достав коврик для намаза. И еще он двоеженец, что, вообще-то, запрещается законом азиатских республик.
До прихода к власти большевиков гаремы были в Узбекистане обычным делом. Бабушка ташкентца Баха, с которыми мы преодолели оставшуюся часть пути до границы с Узбекистаном, приходилась богатому шейху седьмой женой. После образования СССР она бежала в Китай вслед за мужем, побоявшимся лишиться своих драгоценностей. Дорога у нас с Бахой была, вроде бы, и не такая дальняя, всего 70 километров, но благодаря тому, что ехали на тяжелогрузе по грейдерной трассе, успели выслушать немало. И как ему мерещились в степях миражи, и как его 28-летний сын снимал документальные фильмы о незрячих футболистах и узбеках, воюющих за организацию ИГИЛ, признанную запрещенной на территории России и ряда иностранных государств, как видел в степи гигантскую ящерицу и даже как однажды подвозил пенсионерку из Татарстана, возвращавшуюся автостопом с санаторного отдыха в Азербайджане. Нескучный собеседник, что и сказать.
Перед КПП фуры стали в очередь до ночи, для них особый пропускной режим, а нам можно было идти. Начитались мы про злых узбекских пограничников, но прошли на удивление быстро и без проблем. Даже наши рюкзаки никто не досматривал, хоть баулы самих узбеков изучались пристально. Предыдущие десять дней граница вообще была закрыта из-за какого-то политического форума в Ташкенте. Зная это, мы провели больше времени на побережье Каспийского моря.
Узбекистан встретил нас вполне радушно — свежим лавашом, ни с того ни с сего подаренным незнакомым парнишкой, который тащил куда-то полмешка хлеба. С одним я поспешил — обзавелся местной валютой у дежурившего за КПП менялы. Бросилось в глаза, как он братается с охранниками. Стало быть, те в курсе его махинаций. Когда на следующее утро мы поняли, как нас надурили, успели уже уехать за две сотни верст.
А дело вот в чем. Из-за дефицита иностранной валюты в стране официальный банковский курс узбекских сум в два раза ниже, чем при покупке с рук. Хотя это запрещено, все продают и покупают доллары и евро на черном рынке. Ни с чем подобным никогда не сталкиваясь, мы смело доверились банковским данным и купили сумы по на первый взгляд обычной цене. Только зайдя в придорожное кафе и переведя стоимость тарелки супа и бутылки воды в рубли, поняли, что что-то не так.
Тем не менее, даже по такому несправедливому курсу мы в одночасье превратились в миллионеров. По-хорошему в Узбекистане давно пора провести деноминацию, убрав лишние нули. Но самое интересное, что в обращении почти не встречаются банкноты крупнее одной тысячи сум, а это чуть больше десяти российских рублей. Поэтому это не шутка, что, когда узбеки идут в магазин за бытовой техникой, они берут сумку денег, а когда в салон за новым автомобилем — уже мешок.
Автостоп с Гулей
Мы находились в суверенной республике Каракалпакии, которая хотя и входит в состав Узбекистана, но обладает собственными языком, флагом, гимном, даже конституцией. Гуля, рассадившая нас среди коробок с продуктами в своей старенькой бордовой «Газели», здесь родилась. Тут живут и все ее родные. А сама она, по собственному признанию, «вырвалась» в 1986-м. Отучившись на полиграфиста во Львове, помоталась по РСФСР и осталась жить в Астрахани. Потому и номера на машине стояли астраханские. Там торгует фруктами и овощами, сейчас вот тоже закупится и поедет обратно. На таможенном контроле ее уже знают в лицо. «Отстегивает» по палке колбасы, чтобы не сильно придирались. Пропустили последней в три часа ночи, а следующим сказали — компьютер сломался.
— На самом деле пошли спать, — убеждена Гуля. — Три года назад судилась с пограничником, не пускавшим меня из-за того, что я не хотела говорить на узбекском, якобы Родину продала. Суд, конечно, выиграла, а того уволили. Как иначе, если они — лицо государства. Именно по ним складывается первое впечатление о стране для тех, кто приезжает впервые…
Положение на исторической родине не дает пожилой женщине покоя. Почему, спрашивает, на хлопковых полях не работают ни казахи, ни русские, а узбеки вынуждены ездить к соседям, устраиваясь даже уборщиками? Видно, накипело у нее и за угнетаемый властьимущими народ, и за засидевшегося на посту президента Каримова, узбекского Сталина, про которого простому смертному, по ее словам, лучше и не заикаться, а уж если открывать рот, то только для медовых похвал: «спасибо деду», или «благодаря деду». На тот момент политику действительно шел уже 79-й год. В том, что о нем просто даже боялись говорить, я не раз в дальнейшем убедился. Тем удивительнее было вспоминать смелые слова Гульнары. Спустя два с лишним месяца после нашего разговора Ислама Каримова не стало. Пускай фигурой он был неоднозначной, люди трезво оценили, каким при нем стал постсоветский Узбекистан. Несмотря на всякого рода проблемы (где их нет), достигнуто немало: поднята промышленность, создана сильная армия и жестко пресечены все попытки распространения в стране религиозного экстремизма, угроза которого была более чем реальной. Так что уважать было за что.
Порт-призрак
Городок Кунград выглядел бедно, по крайней мере здесь, на окраине. Глинобитные хатенки с кувшинообразными печами-тандырами на улице, плетни из веток. Пока мы шли околицей, нас успели позвать в гости, но становиться на ночлег было еще рано. Больше беспокоила закончившаяся питьевая вода. Не найдя ни магазина, ни колонки, попросили наполнить баклажку в одном из дворов.
Дорога вела в один конец — Муйнак. Мы направлялись туда, где еще полвека назад плескалось Аральское море, ходили корабли, а теперь не было ничего, кроме пустыни и знойного солнца.
— Возьмем с одним условием, — высунулась голова из притормозившего авто. — Будете отвечать на наши вопросы.
За радость. Выяснив, кто мы и откуда, Джумавай, Жингиз и Лебез осторожно поинтересовались нашим отношением к протестантству. Удовлетворившись, видимо, ответом, один из мужчин начал читать с телефона отрывки Евангелия, а потом включил кассету с христианским роком. Все трое были рождены в мусульманских семьях, но со временем изменили религиозные предпочтения. Соплеменники их недолюбливают, год назад даже объявили сектой, запретив устраивать собрания. На встречи приходило по сотне человек, что для Муйнака с населением меньше 20 тысяч человек не так мало. Теперь молятся каждый у себя дома.
Все самое главное в Муйнаке расположилось на одной длинной улице: школа, администрация, больница, музей, кинотеатр и базар, работающий по воскресеньям. Время тут застоялось, навевая легкое уныние. Без особого на то желания мы взбудоражили этот беспроточный закуток жизни с объектами еще советской инфраструктуры и вызвали за собой волну «хэллоуканий». А потом все опять успокоилось.
Ночью где-то вдали завывали шакалы. Вытряхнув забившийся в спальники песок, на рассвете мы выползли из палатки. Странно было спать здесь, на дне пересохшего моря между ржавых скелетов кораблей, беспомощно лежащих среди дюн. Неужели до горизонта везде была вода, над волнами парили чайки?.. Была. Парили. Теперь, насколько хватало взгляда, кругом один песок. Чайка и рыбешка остались только на эмблеме при въезде в некогда портовый город как напоминание о его славном прошлом, в котором имелся даже собственный рыбоконсервный комбинат.
Аральское море питали реки Сырдарья и Амударья. С 1960-х годов из-за строительства оросительных каналов для хлопковых полей воды сюда поступало все меньше. Море постепенно мелело, пересыхая. Сегодня вода ушла от берега на 200 с лишним километров. Сильный ветер, не встречая преград, поднимает соленые пески образовавшейся пустыни Аралкума вместе с отложениями пестицидов, смытых когда-то с сельскохозяйственных угодий. Песчаные бури заметают многострадальный Муйнак, довершая несчастья его жителей, не теряющих, впрочем, надежды на то, что Арал возродится. Ведь такое чудо, как считается, уже происходило несколько столетий назад.
Как мы «поселились» в Узбекистане
До Нукуса, столицы Каракалпакии, добирались сначала на самосвале с приятным 27-летним узбеком Бекзатом из Бухары, затем на легковушке. Второй водитель, Талгат, хоть и таксист, посадил нас бесплатно. Даже проехал лишнего, чтобы мы могли установить палатку в хорошем месте, а ведь сам был с дальней дороги и почти засыпал за рулем. С трудом говоря по-русски, несколько раз он звонил другу и передавал мне трубку, корректируя маршрут.
Россиянам, в отличие от жителей большинства других государств, виза для посещения Узбекистана не нужна, однако в течение трех дней каждый иностранец обязан сделать регистрацию. В Муйнаке, кстати, у нас проблем с этим не возникло. По закону ты, вроде бы, и имеешь право вообще обойтись без нее, если постоянно, как мы, перемещаешься из города в город. Но на деле это не работает и при выезде из страны неоформленных иностранных граждан не выпускают, пока те не оплатят внушительный штраф. В такую неприятную ситуацию попали и наши знакомые португальцы, о которых речь пойдет ниже. Это притом, что каждые три дня они совершали переезды на поезде и предъявили пограничникам билеты, подтверждающие, что их владельцы не задерживались в одном месте дольше положенного.
Турист, как предполагается, будет останавливаться только в специальных гостиницах, имеющих с руководящими органами договоренность регистрировать постояльцев. Такие отели, ясное дело, дороже обычных. Для бюджетных путешественников приемлемым вариантом остается только временная прописка. Поэтому следующим утром мы, не мешкая, поехали в паспортный стол, где на наше счастье среди посетителей быстро нашли женщину, согласившуюся за символическое вознаграждение прописать нас у себя в квартире на месяц. Мать-героиня Светлана, воспитавшая десять детей и 27 внуков, с участием выслушала нас и согласилась помочь.
Тут, конечно, тоже были свои тонкости. С регистрацией в Нукусе нам, по идее, и нужно было находиться здесь, а не колесить по стране. На случай проверки документов, которая нет-нет случалась, приходилось держать наготове историю, что мы выехали всего на день. Однако чем дальше мы удалялись от Нукуса, тем наша отмазка звучала все более неправдоподобной. И поверьте, от всей этой чепухи, опасений возможных разбирательств привлекательность Узбекистана для гостей не растет.
Все же спустя сутки, получив обратно загранпаспорта, где рядом с въездными печатями имелись требовавшиеся штампы, можно было немного расслабиться. И отдаться без остатка азиатскому гостеприимству, одним духом выпалив очередному любопытному прохожему заученное: «Из России. Курск. 500 км от Москвы. Да, жарко. Да, нравится».
Хлопок рису не товарищ
Вдоль Амударьи, самой полноводной в Средней Азии реки, тянутся пестрящие зеленью рисовые поля, отчего невзрачный пейзаж приобретает более радостные и живые черты. Шамурат, теребя сына, чтобы тот подливал нам в пиалу минералку, кивал на проносящиеся мимо размежеванные делянки, залитые водой. Уж он-то о крупяной культуре знает не понаслышке: сеет рис в мае, собирает урожай в сентябре. Говорит, выращивать его куда выгоднее хлопка, за килограмм которого дают сущие копейки — 200 сумм, что вчетверо меньше проезда в городской маршрутке. Недаром на уборку хлопчатника бюджетников выгоняют насильно. Хорошо хоть, школьников перестали, а то до середины 1990-х это было уделом даже пятиклашек. В итоге, когда фермеры арендуют у государства землю под хлопок, выгоднее оказывается половину засеять рисом, а за недостачу растительного волокна заплатить штраф.
Да, в этом крае оды рису не читает только ленивый. Смачные «рисовые» рассказы мы продолжили вкушать и со следующим водителем. Равшан даже дал на пробу три пакетика разных сортов. Тем не ограничился и заехал в свое любимое кафе, угостив самсой и домашним айраном.
В Ургенче нас ждал Айбек Атабаев, которого мы до сих пор вспоминаем с теплотой. Он родился в этом небольшом городе, как, кстати, и до сих пор многими здесь любимая певица Анна Герман. Айбек учился в Сочи, недавно вернулся из Стамбула, где работал сварщиком, а после официантом. Усадив нас на топчане, радушный юноша разливал чай. По-хорошему в эти дни ему бы штудировать учебники по химии, готовясь к вступительным экзаменам в институт, а тут мы. Но, кажется, об атомах и валентностях он уже не думал.
С одной стороны у него татарские корни. В 1930-м семью бабушки раскулачили за то, что у них в хозяйстве имелись две коровы и лошадь. Так она попала в Туркменистан, где, благодаря знанию русского языка, ее определили на службу в НКВД, по иронии судьбы. Но, спустя четыре года, она все равно нашла способ уйти оттуда, не в силах больше смотреть, как следователи избивают допрашиваемых, которых, как прежде ее саму, зажали в тиски сталинской карательной системы.
Бабушку Айбек очень любил и при любой возможности навещал в Туркменистане. На границе с соседней азиатской республикой он также провел месяц в мобилизационном резерве узбекской армии. Эту возможность правительство оставило для тех, кто не хочет топтать плац целый год. Но в таком случае призывник не получит по окончании службы льгот и вообще за удовольствие платит 650 долларов.
Рожденному в Португалии азиатом не быть
Вскоре в гости к Айбеку приехала еще одна пара — из Португалии. 25-летний учитель физкультуры Тьяго начал планировать кругосветку за два года до ее начала. Он и Джоанна были в пути уже четыре месяца. Перед отправлением молодых супругов пригласили на съемки передачи лиссабонского телевидения, а сейчас, наверное, весь городок Лейрия, откуда стартовали автостопщики, следит за их передвижениями по публикациям в местной газете. Мне, конечно, не терпелось расспросить их обо всем, хотя не представляю, как им хватает выдержки из раза в раз в красках все пересказывать. Узбекистан был для них 14-й по счету страной. Главное их наблюдение: ни в одном из увиденных государств нет абсолютной свободы — на Востоке не пройдешь по улице голышом, а на Западе не заведешь гарем.
В 40 километрах от Ургенча располагается восхитительная древняя Хива, один из важных центров на Великом шелковом пути, основанный более 2500 лет назад. Впятером мы запрыгнули в троллейбус, который шел прямо до нее. Такой протяженный маршрут был открыт в 1997 году. Главное, проезд стоит как в обычном городском транспорте. Ичан-Кала — самая старая часть Хивы, являющаяся объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО, обнесена высокой крепостной стеной. Попасть внутрь можно через одни из четырех ворот, смотрящих в каждую из сторон света. Оставалось раствориться среди величественных мечетей, минаретов и караван-сараев, медресе и мавзолеев.
Надо отдать должное смекалке наших португальцев. Тьяго выучил по-русски кое-какие фразы, и это пригождалось ему в пути не меньше чем общая национальность с Криштиану Роналду, знаменитым бомбардиром «Реал Мадрида». Но попытка сойти за местного, чтобы купить билет на смотровую площадку по обычной цене, с треском провалилась. Неуверенное «я граштанин Усбекистана, паспорт сабыл» у кассира вызвало только улыбку.
Маршруты путешественников нередко сходятся. Уже покинув Узбекистан, мы еще пересечемся с Тьяго и Джоанной, притом совершенно случайно, попадем в гости к тем же людям и обнаружим общих знакомых. А пока мы простились, поймав на трассе разные попутки.
Трудолюбивые мигранты
Следующей после Хивы по плану стояла не уступающая ей по красоте Бухара. Но владелец придорожного кафе «Океан» по имени Баходар, или проще — Борис, посчитал своим долгом не отпускать проходящих мимо бэкпекеров на голодный желудок. Перед нами сидел счастливый человек, довольный жизнью, своей страной и условиями для бизнеса.
— В Узбекистане хорошо начинать свое дело, — пояснил он. — Кредитная ставка всего три процента, отсутствие налогов первые пять лет. Я открылся только четыре года назад, но редкий дальнобойщик проедет мимо, не отобедав здесь, потому что у меня всегда свежая рыба, которую я выращиваю сам.
После этого он перечислил семь пресноводных видов, включая белого амура и вьетнамского сома, разведением которых занимается. Хоть и звучало местами как реклама для привлечения в страну инвесторов, Борис-таки молодец. Вон и супермаркет с рыболовным магазином уже пристраивает, и эмблему большую заказал.
Одни хотят, чтобы об их стране думали только хорошо, другие, напротив, — с потрохами выворачивают все наизнанку. А ведь правда всегда где-то посередине. Наш новый знакомый, водитель большегруза, тоже из первой категории. Послушать его, так и узбеки в Россию едут не от плохой жизни.
— Все наши так называемые «гастарбайтеры» имеют и дом, и хотя бы простенькую машину. Но каждый хочет большего, — не сомневается Кхимат. — Вот у меня в столице двухкомнатная квартира, так я откладываю, чтобы купить «трешку», или вторую, вложить капитал в землю или еще во что. И все так. Узбеки, как муравьи, трудолюбивы: пока могут — работают для детей, когда детей подняли — для внуков.
Почти от самого Турткуля дорога шла добротная, из плит. Чтобы барханы не засыпали ее, вдоль трассы сооружены камышовые заслонки. По обочине одетые в грязные лохмотья люди, которым по виду не больше 30, собирали пластиковые бутылки. В Узбекистане это довольно массовое явление, поскольку вторсырье можно сдать на завод по переработке пластика.
Кхимат, часто тут бывая, видит сайгаков и желтых скорпионов. Въехали в Ромитанский район, где, говорит, у женщин бесплодие из-за того, что в грунтовые воды попадает уран, который добывают неподалеку. Богатые семьи на год отправляют супругов в санатории в горы.
В узбекской деревне
Все орнаментное изящество Востока воплотилось в сложных мозаиках исторического центра Бухары, увенчанного монументом фольклорному персонажу Ходже Насреддину. Над неприступной крепостью Арк, возвышается 46-метровая башня Калян-минор, представленная ансамблем многовековых мусульманских святынь и галереями, где граверы наносят искусные узоры, а художники расписывают посуду. Два друга Тильшар и Али,с которыми мы на следующий день доехали до города Карши, выросли среди этого сказочного великолепия, на одной улице. Но, парадокс, мечтали, что как только повзрослеют — махнут в Америку или Австралию. Десять лет в Сиднее они учились, работали кассирами в супермаркете и водителями, пробовали открыть хостел, а теперь вернулись на родину, основав фирму по продаже кафеля. В сиднейской диаспоре, сказали, около сотни узбеков, а всего их в Австралии — не больше тысячи.
Место Ленина в Узбекистане давно занял Тамерлан. У всего советского здесь одна дорога — на свалку истории. Как после массовых переименований на карте неподалеку от города Чиракчи уцелело село Коммуна — загадка. А быть может, только в народе называют его советским именем, по старой памяти? Нас туда позвали в гости. Пока местная медсестра, Юлдус, суетилась с угощениями, нарезала ароматные дыни и приносила на подносах закуску из баранины, 44-летний хозяин дома Зиадулла представил нас своей старушке-матери. Жаль, она совсем не понимала по-русски. Впрочем, как почти вся родня и соседи, скоро сбежавшиеся посмотреть на нас.
Над просторным двором, увитым еще не поспевшим виноградом, размашисто раскинулся грецкий орех, более скромно — хурма и вишня. Между ними нашлись рукомойник и банька, которой грех было не воспользоваться. Незаметно перейдя от полдника к ужину, Юлдус вслед за тарелкой фруктов и белым хлебом внесла в беседку внушительную по размеру горку традиционного узбекского плова с черносливом и нутом. Ели все из одного блюда. Мы — ложками, они — руками, макая хлеб в масло. И сотни лет назад, не сомневайтесь, на столе все, за исключением бутылки Колы, было точно так же.
Садово-дачная обсерватория
Попасть на научный объект мы никак не ожидали, но на Китабской широтной станции, относящейся к Астрономическому институту имени Улугбека, прожили целых два дня. Наш хороший знакомый, 33-летний преподаватель из Ташкента Максим, здесь провел детство, потому что его родители, Аббас Алиев и Елена Литвиненко с молодых лет работали на станции. Он — инженером, отвечающим за телескопы. Она — астрономом. В отсутствие Максима пожилые супруги стали нашими проводниками в мир космических тайн.
Бородка, не сходящая с губ улыбка и добрые с хитринкой глаза — таков оказался Аббас, встретивший нас у ворот. Прежде территория исследовательского комплекса была полностью закрыта для посторонних, сейчас, по большому счету, — нет. Но сами мы бы долго бродили в поисках частного дома, скрытого среди густых яблоневых садов.
Дав нам вначале полистать историческую брошюру, Елена Александровна, устроила экскурсию по обсерватории. Показала деревянную «избушку» с флюгером на макушке, а внутри с самым первым зенит-телескопом Бамберга, при помощи которого ученые на протяжении полувека, начиная с далекого 1929-го года, наблюдали за изменением положения полюса Земли. Недалеко от более поздней конструкции, оснащенной фотографической трубой и весьма затейливо открывающейся крышей, установлен памятный знак с обозначением Китабской и четырех других международных широтных станций, расположенных на 39-й параллели. Есть и куполообразный павильон с 40-сантиметровым астрографом Цейса. Но женщины есть женщины: с особой гордостью Елена подвела нас к пышному дереву Гледичия. Сорвала с ветки длинный стручок, высыпав на ладонь зерна. Благодаря практически одинаковой массе в древности их использовали в качестве гирек при взвешивании драгоценных камней. Одно зерно приравнивалось карату, пять — грамму.
Елена Литвиненко увлекалась астрономией еще со школы. Во время учебы в Ленинградском госуниверситете была частым гостем в Пулковской обсерватории, поэтому большого секрета в том, что в 1975 году она по распределению попадет именно в Китаб, для нее не было. В команде молодых исследователей Елена встретила будущего мужа — Аббаса. Теперь из постоянных работников остались только они, но и функции станции значительно упростились.
Десять лет назад Китабская станция, как и четыре ее «сестры», раскиданные по миру, прекратила исследование широт, делать это теперь удобнее через систему GPS. А тут в 2006-м поставили телескопы для наблюдения за спутниками и, главное, — космическим мусором. Теперь Китаб стал одной из 20 обсерваторий Международной научной оптической сети ISON (англ. — International Scientific Optical Network — Международная научная оптическая сеть), имеющей такие же точки наблюдения в Боливии, США, Италии, Таджикистане и других странах. Все они отправляют данные в Роскосмос.
Внешне ничем не примечательный вагончик в огороде, где по грядкам с огурцами и капустой прогуливалась кошка Маруся и вертелся пес Бим, оказался ничем иным как новой обсерваторией. С небольшим усилием крутя железное колесо, Елена Александровна «свернула» крышу, открыв электронику и два современных телескопа, позволяющих фотографировать небесные тела.
— Все наблюдения я провожу в ночное время, раз в четыре дня по семь часов летом и 13 зимой, — пояснила Литвиненко, демонстрируя недавние снимки звезд, сделанные с 14-минутной выдержкой. — Орбита вокруг Земли буквально «захламлена» обломками отработанных спутников, которые человечество запускало на протяжении пятидесяти с лишним лет, и прочим космическим мусором. Для летательных аппаратов он представляет не меньшую угрозу, чем айсберг для судна в море. Наше оборудование позволяет фиксировать искусственные объекты размером до десяти сантиметров, но даже сантиметровый камешек, на огромной скорости врезавшись в космический корабль, может нанести обшивке серьезный урон. Поэтому карту с траекторией движения космического мусора требуется постоянно корректировать и обновлять.
Перед сном, выпив чая с венгерским яблочным пирогом, испеченным нами в благодарность, все вышли на крыльцо. Небосвод усыпали мириады ярких звезд, Млечный путь — как на ладони. Я не удержался:
— А чего-нибудь похожее на НЛО за десятки лет здесь никогда не наблюдали?
— Дважды, — загадочно улыбнулись хозяева обсерватории…
Родина Тамерлана, которой восхищался Есенин
«Шахрисабз, Шахрисабз, наполнен радостью и светом! Шахрисабз, Шахрисабз Тебе пою я песню эту!» – под добрую мелодию советского вокального ансамбля «Ялла» самое что пройтись по старому центру этого жаркого города. На его окраине родился великий Тамерлан.
Трудно найти узбека, у которого упоминание о полководце не вызвало бы чувства национальной гордости. По приказу Тимура здесь в 1380 году построили дворец Ак-сарай, от которого сохранилась часть входного портала. Остается, включив воображение, поразиться, каким внушительным было сооружение целиком. До наших дней дошла мечеть, где нашел последний приют отец Тамерлана Эмир Тарагай. А сам Тимур покоится в фамильной гробнице Гур-Эмир в Самарканде, недалеко от знаменитой Площади Регистан. Сюда мы, конечно же, также не могли не заехать по пути в Ташкент.
В столице нам довелось жить в студии Мохаммеда Мирьягуба среди натюрмортов и пейзажей, баночек с красками и мольбертов 29-летнего художника. Внешне он не слишком походил на узбека, хотя по факту таковым являлся. Из-за длинных волос и западной манеры одеваться на улице его чаще принимают за интуриста. Может, сказалось, что почти полгода он провел у брата в США, куда собирается и вновь, пока открыта виза. Много ездил по Европе, а недавно с другом Гведом, занимающимся росписью мечетей, совершил 18-дневное путешествие по Узбекистану до самого удаленного от Ташкента города Муйнака у пересохшего Аральского моря. «Кладбище» кораблей впечатлило живописца не меньше, чем нас, поэтому на одном из полотен уже вырисовался соответствующий сюжет. Вольная жизнь непоседливого сына не устраивает только родителей Мохаммеда, говорят – давно пора жениться, хотя, думается, он так легко не сдастся.
Всюду, взять ли Площадь Независимости, метро или рынок Чорсу, где сладкие персики и нектарины можно купить всего по 20-30 рублей за килограмм, слышна русская речь. Чего не скажешь об остальном Узбекистане. В основном, кто мог, после развала СССР уехал.
В пути почти не болеешь, а уж если случилось, как в Ташкенте, то на выздоровление хватает одного дня. Но уж это такой день, какого не пожелаешь и врагу, хоть на стену лезь. Мы, тем не менее, не прервали культурный поход по музеям – железнодорожному, есенинскому и Тамерлана, куда без него.
У Сергея Есенина есть цикл стихов «Персидские мотивы». Кроме Ташкента и Самарканда, посещенных им в мае 1921 года, он Востока ведь и не видел, но та трехнедельная поездка оказала на поэта сильное воздействие. Сегодня Ташкентский музей, хранящий личные вещи Есенина, является вторым по значимости после усадьбы в Константиново.
– Мне не раз случалось общаться как с сыновьями Есенина Александром и Константином, так и с его дочерью Татьяной, которая ныне похоронена в Ташкенте, – говорит старший научный сотрудник Борис Голендер, работающий здесь с основания музея в 1981 году. – Они-то и передали в дар чемодан, с которым поэт был в гостинице «Англетер» в Ленинграде, издания с его автографами и многие другие вещи.
«Спасибо, что приехали»
Тучный дяденька, чье местоположение нам указал первый же случайный прохожий, спокойно сидел на стуле у оживленной дороги. Ни единый его нерв не шелохнулся, пока проворные пальцы умело отсчитывали шуршащие сумы – пришлось поменять еще немного местной валюты на «черном» рынке, который, между прочим, для теневого был слишком уж на виду.
В 80 километрах от Ташкента среди пологих склонов горных хребтов западного Тянь-Шаня укрыто удивительное по красоте Чарвакское водохранилище. Не меньше, чем рукотворное озеро с бирюзовой водой, впечатляет путников и плотина высотой 168 метров, шириной под 800. Ее строительство началось в 1963 году, а завершено было спустя семь лет, аккурат к 100-летию Владимира Ленина. Поэтому, должно быть, одну из скал прежде украшал его бетонный портрет, от которого после борьбы с советчиной уцелел лишь металлический каркас. Вопреки всему, в нем продолжает угадываться непотопляемый лик Ильича.
Вдоль берегов активно развивается туризм, много детских оздоровительных лагерей и санаториев, самый известный из которых – «Пирамиды», вполне оправдывает название своими остроконечными архитектурными формами. Вероятно, из-за большой популярности этих мест среди ташкентцев, когда мы собрались в Чарвак, лишь шестая по счету остановившаяся машина согласилась взять нас без денег. Зато что за водитель! Военный вертолетчик Улугбек, уже 15 лет бороздящий небо над Узбекистаном, обожает свою летательную машину как возлюбленную, и гордится, что это российский Ми. К России и ее жителям у него не менее теплое отношение, мечтает поехать туда просто пожить в тиши какой-нибудь деревни. Сказал: «Спасибо, что приехали». Ему радостно, что мы выбрали для посещения именно его страну. Ведь умеет говорить приятное…
Или было на днях, когда стояли на трассе, такое: «Из России? Конечно, садись! Что сразу не сказали?!» Грузовики, легковушки и сами останавливались, предлагая подбросить.
Желание подзаработать на иностранцах у одних в десятки раз компенсировалось добротой других узбеков. Когда мы уже разбили на пляже Чарвакского водохранилища палатку, охранники катамаранов предложили разделить с ними скромный, но вкусный ужин – фирменный узбекский плов. Сергей и Александр – так они представились, не заставляя ломать язык о свои тюркские имена. Ведь это тоже о чем-то да говорит. И еда была как нельзя кстати, поскольку наша провизия почти закончилась. Подошло к концу и знакомство с Узбекистаном. Раскаленным от солнца, древним, таким «с хитринкой», но все равно очень гостеприимным.
Все дороги ведут… в Таджикистан
Следуя намеченному маршруту, уже на следующий день мы пересекли границу с Таджикистаном. Как-то сразу чувствовалось, что находишься в другой стране. И горы повыше, и машины на дорогах другие: что не Мерседес или Опель, то какой-нибудь японец вроде Тойоты. Просто в Узбекистане растаможка иномарки, старая она или только с конвейера, фактически равна стоимости самого автомобиля. Так сделано, чтобы люди приобретали отечественные авто, какими для узбеков стали Дэу и Шевроле, которые они собирают по лицензии. У таджиков таких заморочек нет. Подвозивший нас 29-летний Джурабек как раз занимается перегонкой авто из Дубая, где у него живет брат.
По всему было видно, что в Таджикистане в разгаре сбор арбузов и дынь. Груженые ими грузовички ехали один за другим. На одном из фруктовых развалов торговец сказал своему сынишке подарить нам небольшой арбуз, что смуглый словно цыган мальчуган не преминул тут же сделать. Но еще трогательнее было, когда рано поутру другой мальчик, гуляя вдоль реки и завидев нашу палатку, стеснительно протянул пять сомони, что-то вроде 50 российских рублей. Подумал, видимо, что такая ночевка не от хорошей жизни. Меж тем можно было провести ее и за городом в гостях. Но мы поставили цель добраться до Ходжанда и вежливо отказались от предложения водителя по имени Назим. Ко всеобщему удивлению, обстоятельства очень скоро свели нас вновь, и он пожаловался, как ругала его жена за то, что не уговорил российских путешественников задержаться.
– Чего не привез к нам в гости, – удивлялась. – У нас же самих дети в России – в Хабаровске и в Сургуте!
Искупая вину, Назим подбросил до паспортного стола, где мы без проблем сделали туристическую регистрацию. Искать местного жителя с паспортом, как было в Узбекистане, для этого даже не потребовалось. Хотя бывший таджикский милиционер Люба из угрозыска была готова помочь.
Крепость Ходжанда, напоминающая новодел, едва ли кого-то могла бы впечатлить, особенно после Хивы, Бухары и Самарканда. Совсем другое привлекло наше внимание в парке у крепостной стены – желтый рюкзак. Не Джоанна ли, с которой мы познакомились недели три назад, и ее муж Тьяго? Так и есть, наши португальцы, совершающие кругосветное путешествие, шли нам навстречу. Мы выслушали рассказ, как долго их не выпускали из Узбекистана, и что ехать дальше через Памир они не рискнут, а мы-то собрались именно туда. С ними была японка Елена, странствующая уже два года по Латинской Америке, Африке и Азии. Все мы впятером должны были попасть к одному и тому же ходжандскому каучсерферу, однако тот не отвечал на звонки. Потому такой многонациональной компанией мы отправились ночевать на расположенное в пригороде водохранилище Бахри Точик, в народе более известное как Таджикское море. Ну, море, не море, а берегов всех не видать.
Неожиданное знакомство
«Виноград любит ни сосед, ни тень, только солнышко», - с легким акцентом и подкупающей улыбкой поучительно заметил Таджидин, чей минивен мчался по просторам Согдийской области Таджикистана, известной как край виноделия. Таксист взял нас бесплатно, что называется - для души, и вся маршрутка слушала рассказы об автостопных приключениях. Пожилой мужчина по имени Асрор, от самого Худжанда не выпускавший из рук источавшую спелый аромат дыню, так проникся, что, не принимая возражений, пригласил нас к себе погостить.
Он живет в городе Истаравшане, бывшем Ура-Тюбе. Парочка местных достопримечательностей были у нас обозначены в самодельном путеводителе, заблаговременно составленном еще зимой. Но, конечно, благодаря новому знакомому и его семье увидели мы гораздо больше и ни разу не пожалели, что задержались здесь на день.
У мусульман близилось время обеденной молитвы. Подъехавший на оранжевой вазовской «двушке» 26-летний сын Асрора Мустан отвез нас в мечеть Хазрати Шох. Ее украшением служит высокий минарет и несколько рядов деревянных колонн с расписной резьбой и майоликой. Схожая архитектура встречалась в узбекистанской Бухаре, что объяснимо тем, что и Бухара, и Самарканд когда-то принадлежали таджикам.
Асрор помолился. Летом он поднимается в четыре утра, чтобы к 4:30 успеть сюда на намаз. Потом может поспать до завтрака еще пару часов, и тогда идет в свой обувной киоск. Асрор - сапожник, как и его отец, который 20 лет назад, уже будучи на пенсии, совершил священный хадж в Саудовскую Аравию. В семье любят вспоминать и почтенного деда, тот в 1950-х годах вообще дошел до Мекки пешком, потратив на это путешествие целых два года. К слову, в мусульманских странах нас с женой, таскающих весь скарб за плечами, не раз сравнивали с паломниками, только этот «хадж» религиозных предпосылок, конечно, не имел.
Поднялись на холм к замку Мугтеппа, восстановленному недавно к 2500-летию города. Истаравшан, в котором нет ни одного дома выше пяти этажей, лежал как на ладони, вдали красовались горы Туркестанского хребта. Асрор показал за чередой сталинок трикотажный комбинат и неработающую чулочно-носочную фабрику, а также свою музыкальную школу, где в юности выучился игре на национальном струнном инструменте рубабе.
Дом фасадом внутрь
Паутина узких улочек, очерченная высокими глинобитными заборами-дувалами, растворила в себе купола мечетей, плоские крыши чайхан и 800-летние деревья чинары. Все это, даже вкупе со старым рынком, где в галереях мастерских приземистые кузнецы в тюбетейках упорно точили ножи и стучали молотами по наковальням, не дало бы полного представления об Истаравшане без поездки на водохранилище, питающее город. На плотине установлен гигантский, один из самых больших на территории бывшего СССР памятников Владимиру Ленину.
Дом, гостями которого мы стали, как прячущая себя от посторонних глаз красавица, был обращен фасадом внутрь. Во дворике, обвитом виноградной лозой, паслись четыре барашка. Асрор с гордостью вынес нам показать своего трехмесячного внука Мохаммеда. Жену сыну он нашел сам - Гуля работала швеей в ателье по соседству. Присмотрелся – порядочная, тихая. Познакомил с Мустаном. Для своих двух сыновей он и построил этот дом. Они, в отличие от дочерей, по заведенному обычаю должны оставаться с родителями и содержать их в старости.
В комнатах почти не было мебели, в Азии этому быстро перестаешь удивляться. А вот все поглощающий телевизионный ящик смотрелся каким-то чужим. Но - цивилизация есть цивилизация. По ТНТ шла «Наша Russia». С экрана сыпали глупостями герои сатирического сериала Равшан и Джамшут, уже ставшие стереотипом трудовых мигрантов, приезжающих в Россию на заработки. Многих таджиков этот образ обижает, хотя Асрор относится с иронией. Он и сам не раз ездил в Москву - работал на стройке, продавал сухофрукты. Старший сын вот уже несколько лет там, продавцом в магазине.
Дорога над пропастью
Таджикистан на 93 процента состоит из гор. Впервые мы прочувствовали суровый характер этой республики по дороге в Душанбе, когда температура за бортом внедорожника, который нас взял, за какой-то час упала с 32 градусов тепла до десяти. 300-километровый участок трассы проходил через два перевала – Анзобский, высотой 3378 метров и почти такой же Шахристанский. Там то и дело начинал моросить дождь, выше лежал снег. Захватывающий серпантин шел по краю обрыва. Из-за того, что ограждений почти нет, зимой он превращается в опасный аттракцион, немым подтверждением чему служили так и не убранные со дна двухсотметровой пропасти покореженные остатки автомобилей.
До недавнего ремонта проезд по единственной дороге, связывающей северные районы страны с южными, занимал больше десяти часов. Теперь, хоть он и стал платным, сократился вдвое и открыл круглогодичную навигацию в те населенные пункты, куда по несколько месяцев вообще нельзя было попасть. Появились новые лавинные галереи, защищающие проезжающий транспорт от камнепадов, и главное – вырыты два пятикилометровых тоннеля. Над въездом в первый - надпись иероглифами. Строили китайцы. Внутри чистота, освещение, все как надо. Второй туннель начинался приветственной табличкой на арабском. Его делали иранцы. И вот тут просто беда: темень, лужи! Торжественно открытый десять лет назад главами двух государств – Таджикистана и Ирана, тоннель теперь напоминал какой-то недострой, чем в общем-то и являлся по факту, потому что, взрывая породу, горе-строители явно в чем-то дали промах. Кстати, проект Анзобского тоннеля был готов еще в 1980 году, в 1988-м началась его прокладка, но после распада СССР она на долгие годы была заморожена.
Будущий нефтяник Табрис, который все это нам поведал, коротая время в пути, похвастался тем, что видел не только своего президента Эмомали Рахмона, чью дачу где-то в отдалении мы как раз проезжали, но и Владимира Путинa, когда тот прибыл на саммит. Сказал с особым благоговением, присовокупив про семитысячную российскую армию на афганской границе. Табрис оказался общительным парнем, хотя и кутилой, судя по его рассказам о том, как он прогуливал деньги в Европе. Когда родня работает в ООН и ЮНЕСКО – почему бы и нет. «Золотая молодежь», она и в Таджикистане «золотая». Без укора.
Душанбе вчера и сейчас
Трое суток мы жили в квартире 35-летнего правозащитника Делшада. Он занимается делами по правам человека – армейская дедовщина, случаи пыток в милиции. Рассматривает обращение афганского беженца-автомеханика, которого нечестивые правоохранители, избив, пытались принудить ремонтировать их личные авто и отстегивать проценты с каждой сделки. Делшад пользуется в профессиональных кругах уважением, помимо выигранных в судах дел его портфолио содержит свидетельства о пройденных тренингах и участии в конференциях в России, Канаде, Израиле, Индии, Таиланде.
Он, хотя и родился в Худжанде – узбек. А его жена – таджичка родом из Самарканда. Детей учат обоим языкам, и еще русскому. Сам Делшад перед сном штудировал английский. Утром просыпался в 5:30 и шел на пробежку, варил кофе и уезжал работать. В Отделе виз и регистрации (ОВИР) мы получили разрешение на въезд в Горно-Бадахшанскую область, поскольку собирались на Памир. С нами документ получали киевский фотограф, испанская пара и бразилец Уилсон с 16-летним сыном Франциско, совершающими кругосветку на внедорожнике, который между континентами они переправляли паромом.
Душанбе до начала 1990-х считался более чем благополучным советским городом, с прекрасным снабжением и действительно многонациональным. Но накануне краха СССР к власти в республике стали рваться радикалы, на почве национализма распространяющие среди русского населения панику. Несколько их спланированных погромов и последовавшая вскоре гражданская война, длившаяся пять лет, сделали массовую русскую эмиграцию из Таджикистана неизбежной. Оттуда уехал каждый десятый. Так и хорошо знакомая нам семья из Владимира вынуждена была за бесценок отдать свою трехкомнатную квартиру в Душанбе и все нажитое за десятилетия, проведенные там.
Увы, они с трудом узнали бы город своего детства и юности, потому что с советским наследием нынешние градоначальники не церемонятся. В новом генплане не нашлось места неоклассическим зданиям ни главпочтамта, ни Министерства сельского хозяйства, ни драмтеатра имени Маяковского, ни еще десяткам строений, которые уже сравняли с землей и которые прежде формировали узнаваемый и многими любимый лик Душанбе. Вопреки протестам историков и простых жителей, собираются уничтожить один из главных символов таджикской столицы - чайхану «Рохат» на Проспекте Рудаки. Похоже, будущие поколения душанбинцев должны гордиться не знаменитым Ботаническим садом или Парком Победы на холмах, пока еще не тронутыми, а «самым высоким в мире» 165-метровым флагштоком на пустой площади. Значит, история для них будет начинаться с бетонок и стекла, из которых сейчас стремительно лепят элитные жилые дома, многоэтажные отели и банки…
Стройка длиной в полвека
Километр за километром углубляясь к сердцу горной республики, каким является Памир, снова и снова убеждаешься в неповторимости природного богатства Таджикистана. Недаром сюда вместе с простыми ценителями красот устремляются и исследователи животного мира. Как заядлые энтомологи мы восторгались диковинным «пассажиром», устроившимся на нашем рюкзаке. Палочник из отряда привиденьевых с вытянутыми ножками и таким же прутьевидным тонким телом внешне был едва отличим от ветки. Он считается самым длинным на планете насекомым, хотя данный экземпляр, видимо, был еще малышом и достигал в длину немногим более десяти сантиметров.
Там, где горы являются неотъемлемой частью пейзажа, есть место и земледелию. Несколько сотен гектаров с зерновыми, картофелем, вишней, яблоневыми и абрикосовыми деревьями тянулись вдоль горизонта, наверное, уже минут десять, пока фермер Делавар объезжал свои угодья, а заодно подвозил нас. Эти земли в 1992 году его отец взял у государства в аренду или купил за бесценок, так как была гражданская война, и всем было не до того. В семье пять братьев и пять сестер, но и общими усилиями такие площади не обработать, постоянно наняты четыре узбека.
Спустя час мы были в городке строителей Рогунской ГЭС. Это еще и место особого почитания президента Эмомали Рахмона. От всеобъемлющего то строгого, то с улыбкой, то задумчивого взгляда таджикского лидера укрыться было решительно негде, так как он взирал со всех вывесок, плакатов, стендов. А если вдруг на мгновение покажется возможным, мимо в тот же миг проедет грузовик или фургончик, посреди лобового стекла которого висит портрет… опять же – Его, в каске и спецовке или в костюме с галстуком.
Рогун сам по себе вряд ли стоит того, чтобы делать с трассы крюк, но здесь мы надеялись получить временный пропуск на режимный объект. Увы – не получилось, что-то там у оператора сломалось в компьютере. Пришлось довольствоваться тем, что видно с обходных путей. Гидростанция во многом уникальна. Советские инженеры в далеком 1976 году взялись строить ее на высоте 1300 метров в сложнейших условиях девятибалльной сейсмичности, опасности схода селей и оползней, да еще и на тектоническом разломе, заполненном каменной солью. Чтобы плотина устояла в сильное землетрясение, ее основу сделали рыхлой из суглинка и галечника, а от размыва пластов соли под ней проложили тоннели для подачи насыщенного солевого раствора. Как водится – развалился Союз, приостановилось и строительство. Но поскольку Рогунская ГЭС для страны с катастрофической нехваткой электроэнергии имеет стратегическое значение, ее всеми силами пытаются завершить. Выступает против этого только Узбекистан, чьи реки, активно используемые при орошении хлопковых полей, заметно помелеют. К моменту запуска плотина должна вырасти в высоту до величины стоэтажного небоскреба, а по гребню и того вдвое больше. Конечно, на это понадобится еще лет 15. В этом, по крайней мере, убежден главный инженер станции канадец Жан Франсуа, с которым нам случайно довелось пообщаться.
Земля романтиков
Присутствие иностранных специалистов на больших стройках - явление в Таджикистане привычное. Поэтому мы не подали виду, что удивились, когда в следующей машине обнаружился житель Поднебесной. Китаец был китайцем что ни на есть натуральным: не понимал ни слова ни по-русски, ни по-английски. Все, что я мог выдавить – скупое приветствие «нихао», я сделал, тем наше общение ограничилось. К счастью, коренастый водитель-таджик отличался большей сговорчивостью и пояснил, что его непонятно изъясняющийся начальник строит участок газопровода из Туркменистана в Китай. Карим – профессиональный дзюдоист, не раз побеждавший в первенствах страны, а также увлекающийся конноспортивной игрой Бузкаши, которая распространена в Средней Азии. Это весьма жесткое действо и по душе придется не всякому зрителю, потому что вместо мяча, как в классическом поло, всадники используют обезглавленную тушу козла.
До кризиса 2008 года Карим содержал в Красноярске пилораму, а после вернулся в родной Гиссар. Провез нас по серпантину лишних 20 километров и несколько раз повторил, чтобы мы чувствовали себя в Таджикистане как дома. С таким приветливым народом это совсем нетрудно.
Впереди начиналась дорога на Хорог, являющаяся частью Памирского тракта. Грунтовая и местами настолько узкая, что разъехаться два автомобиля уже не могли, но здесь, правда, их и становилось все меньше. Предупреждали, что магазинов долго не предвидится, поэтому на всякий случай мы свернули с трассы в какое-то село немного пополнить сухпаек. Разговорились с рабочим автомастерской, чей отец, отметивший 94-й день рождения, оказался участником Курской битвы. Да и самому Шарафу пришлось еще служить в РСФСР. История ведь у нас одна, а память о ветеранах тем более должна быть общей.
По мере продвижения на юг деревеньки попадались реже и выглядели все беднее. В ущелье недалеко от горы, прозванной местными «Жених и невеста», есть крошечный населенный пункт, продукты в который доставляются по канатной дороге. Свет в отдельные кишлаки был проведен только пару лет назад, другие до сих пор живут без электричества. Удаленность от цивилизации всегда по-своему манила в Таджикистан романтиков, обожающих пешие походы, лазающих по скалам, сплавляющихся по рекам. Особенно в советское время, когда спортивный туризм процветал. На обочине у обрыва установлен памятный знак из камня и якоря в память о погибшем здесь в 1970 году Викторе Брежневе. Он первый калужанин, удостоенный почетного звания мастера спорта СССР по водному туризму. Внизу шумит все также стремительно бегущая река, пороги которой стали роковыми для отважного молодого человека, – ему было всего 32 года.
Счастье без индекса
У них нет почтового адреса, и интернет-аккаунтов в семье тоже ни у кого не заведено. Вряд ли бы я снова отыскал на протяженном Памирском тракте их дом, но пускай хотя бы этот небольшой рассказ о Хайдаре, его жене и невестках, тепло нас принявших, останется в качестве благодарности.
В 1990-е им пришлось несладко. Как беженцы бежали вглубь страны, спасаясь от боевиков. Потом новая напасть – уже обустроенный дом разрушило селем, еще позже случилось землетрясение. Много раз они оставались ни с чем и начинали жить заново. Но Хайдар – оптимист и трудоголик. Ради своих семи детей и внуков он обустроил большое хозяйство. Разводит кур, индюков и куропаток. На лугу пасутся его барашки, которых он стрижет, и коровы, дающие молоко. Огород засажен картофелем, помидорами и морковью, во дворе разрастаются деревья с белой и черной шелковицей. Есть пасека из 11 ульев. Хозяин сам делает из глины кирпичи, сам выращивает древесину – по периметру вдобавок к имеющейся аллее высадил весной еще 250 тополей. Они пойдут на дома для сыновей, двое из которых в тот момент находились на заработках в России. И вроде бы все неплохо, но печалит Хайдара, что невестки никак не освоят кулинарию.
– Мужчину держит вкусная еда, а они этого не понимают, обижаются на замечания, - поделился он наболевшим, когда мы в ожидании обеда заняли места на топчанах.
Хотя по мне, суп и мясо были отнюдь не дурны, а ложка кислого молока, рекомендованная для лучшего аппетита, вполне себя оправдала. Подоспели чай с самодельным щербетом, вареньем из тутовика и конфетами.
К ужину проявила себя и моя супруга, вместе с 22-летней смуглянкой по имени Шайло поджарив на хлопковом масле картофельные драники. Предварительно обе переоделись в национальные платья-туники с шароварами, так что сторонний наблюдатель едва ли определил бы среди них не таджичку. Да так сдружились, что вместе со всей женской половиной дома затем еще и ушли смотреть сериал по иранскому телеканалу, вещавшему на древнем языке фарси, который понятен таджикам так же, как нам украинский или белорусский. Уютно расселись на ковре вокруг телевизора - священный час для представительниц прекрасного пола. Нам вход туда был воспрещен.
Голубоглазый Памир
В советское время это была главная дорога, сейчас, когда построили новую через Куляб, ее почти не используют. Но мы этого не знали, на нашей старой карте жирная транспортная линия пролегала именно здесь. Самостоятельные путешественники на собственном транспорте выбирают этот маршрут, считая более живописным. Главное, пройти его до снегов, иначе ждать можно до наступления весны. Минус только автостопщикам, даже в теплое время года поток машин близок к нулю. Стоять и ждать можно бесконечно долго. И выбор только один – идти пешком.
В первый день мы поймали три машины, подвезшие нас всего на 50 километров. Дело в том, что сел мало и перемещаются между ними таджики крайне редко. Поселок Тавильдара на две сотни верст был самым крупным населенным пунктом и по солидности каменных двухэтажных зданий оправдывал статус райцентра.
Голубоглазый Сафар развеял наши представления о том, что все таджики смуглые, кареглазые и чернобровые. У него все было с точностью наоборот. До выхода на пенсию он 20 лет работал в Тюмени строителем и, должно быть, вполне сходил в Сибири за русского. Сафар – памирец. Памирцы любят обособлять себя от остальных жителей Таджикистана, ведь родиться здесь с арийскими чертами везет не каждому. Рядом с Сафаром сидел интеллигентного вида местный фельдшер. Он был жутко начитанный и разбирался в хитросплетениях Вашингтона и Москвы похлеще любого политолога, знал даже, какой Обама по счету президент.
Задолго до того, как стало смеркаться и солнце спряталось за горы, дорога «опустынела». Последний автомобиль, где мы потеснили уже сидящих пять пассажиров, давно скрылся за поворотом на Калаихусайн. Подняв пыль, отстучала копытцами отара коз, подгоняемая бородатым пастухом в широкополой шляпе верхом на ослике. Прошли две крестьянки. Оглянулись и стали говорить что-то на незнакомом наречии, убедившись, что мы ничего не понимаем, жестами позвали переночевать в их дом. У нас еще теплилась слабая надежда на появление попутки. Однако от такого приглашения отказываться было просто глупо.
Мизарали был одет в спортивный костюм и тюбетейку, его жена – в длинное до пят платье с платком на голове. Семья живет небогато. У них нет автомобиля, телевизора и даже холодильника. Нас устроили в саманной пристройке, предложив на ужин свежее молоко и чай. Молоко здесь принято пить с травами. Хлеб пекут сами, сразу по два десятка больших лепешек на неделю. Дети уже выросли и разъехались: кто на заработки в Москву, кто еще не вернулся с сенокоса, средний сын учится в Душанбе на учителя биологии и географии. Почти в полной темноте мы устроились на ночлег и под неспешный монолог Мизарали попытались уснуть, завтра нужны будут силы – возможно, опять придется идти пешком.
Интернационал на колесах
Велосипедисты из Европы облюбовали Памирский тракт. Крутит педали и немецкий фотограф Патрик Школьц 25 лет от роду. Отстал от товарищей, которых мы видели накануне, и оказался с нами в одном кузове грузовика. Таджик Саншо смог подбросить нас лишь на два километра до пасеки. Мы определенно били антирекорды по пройденному за день расстоянию – теперь всего 15 верст, треть из них пешком. Компенсировалось великолепными пейзажами и, опять же, удивительными историями повстречавшихся путешественников. В каком-то крупном городе на них и не обратишь внимания, но когда на дороге часами нет машин и других людей, каждому спутнику рад как брату.
Патрик прежде работал в Кении, придумывал социальные проекты, позволившие собрать средства на постройку школы. Теперь он продал свою машину, сдал дом и отправился на велосипеде в Индонезию. Кто-то скажет – чудак, учитывая, где находится его родной Фройденштадт, а где остров Бали. Но сегодня нам на таких везло. Пока я осматривал валявшийся на берегу остов танка, оставшийся, похоже, с Гражданской в 1990-х, в теньке неподалеку расположился на привал еще один байкер из Германии – Ангела, в одиночку преодолевающая непростой, с бесконечными спусками и подъемами, путь через Памир в соседнюю Киргизию. У спортсменки закончилась еда, так что завалявшиеся у нас печенья пришлись к месту.
Ужином уже угощали нас самих. На ночь палатку мы поставили рядом с лагерем французской пары из Альп. Им по 52 года, инженеры. Николя и Бриджит не сделали исключения при выборе средства передвижения. Это уже третье их большое велопутешествие. Когда им было по 25, супруги проехали через 15 африканских стран, исколесили всю Южную Америку, непокоренной до сих пор оставалась только Азия.
«Упакованы» они по полной, поклажа Николя весит 35 килограмм, зато ни от чего не зависят. Где хотят, остановятся на ночевку и сварганят перекусить. На бензиновой горелке, которую достаточно заправлять раз в неделю, Бриджит приготовила рис с томатной пастой и рыбными консервами, сварила бульон из кубиков. Николя принес по стаканчику заваренной мяты и достал маленькую гитару размером с укулеле. У француза оказался приятный голос.
Почти весь следующий день мы шли. Восемь километров по горам без единого признака автомобиля. И только к вечеру на ниспосланной свыше Тойоте перемахнули через перевал, за которым начиналось нормальное асфальтовое покрытие. После поселка Дарвоз асфальт вновь исчез, но, по крайней мере, на отсутствие машин жаловаться больше не приходилось. Нас взяли дальнобойщики Акбар и Анвар. Они ехали в Китай. Груженые с прицепами фуры тащились со скоростью 25 километров в час, но на этом 200-километровом отрезке пути до Хорога в принципе не разгонишься.
Единственная дорога, ведущая на Восток, вырублена в скале. Она очень узкая, с одной стороны прижата уходящим в реку обрывом, с другой – нависающими скалами. Встречаются водопады. На всем протяжении трасса идет вдоль границы с Афганистаном. Нас отделяет от него только река Пяндж. По ту сторону тоже скальная дорога, только хуже, бедные афганские деревни с неторопливыми жителями.
Почти что в другой стране
В высокогорной зеленой долине раскинулся Хорог – столица Памира, административный центр Горно-Бадахшанской автономной области. Город невелик, официальное население не превышает 30 тысяч, но в нем есть высшие учебные заведения, театр, ботанический сад, аэропорт с дважды в день курсирующими в Душанбе рейсами. Здесь все немного по-особому, не так, как в остальном Таджикистане. Сами люди, что ли, другие. Они не менее радушные, человечные, открытые, но есть еще кое-что, и это вырывается наружу помимо их воли – душевный порыв к свободе, знаниям, независимости. Поэтому на первое место, тесня традиционные семейные ценности, выходят образование и карьера.
Новый, ухоженный, в американском стиле парк начинался табличкой на таджикском языке, дублирующейся на английском. Неподалеку уже ждала Гульбахор. Знакомство с ней стало одним из самых приятных моментов за эти месяцы. Настолько она порядочная, кроткая, внимательная, и очень добрая. Как и большинство жительниц ее родного Хорога, 29-летняя девушка носит европейскую одежду: джинсы, юбки по колено, майки с короткими рукавами. Разница в образе жизни памирцев вызвана тем, что практически все они исмаилиты, приверженцы самого либерального в исламе шиитского течения. Оно позволяет женщинам не облачаться в паранджу, всем верующим молиться реже и не обязательно в сторону Мекки, а в Рамадан не соблюдать пост. Консервативные мусульмане не признают в исмаилитах правоверных, и это одна из причин, почему обычные таджики недолюбливают памирцев. Приезжая в Душанбе, Гульбахор чувствует себя чужой. В советское время, когда религии не уделялось такого большого внимания, было проще.
Муж Гульбахор – посол в афганском Кабуле в германской миссии, сама она руководит филиалом общества по сохранению популяции снежного барса. На территории Таджикистана обитают около 30 особей. Отслеживать диких кошек помогают фотоловушки и навигационные ошейники. Ведется борьба с браконьерством.
У Гульбахор просторный светлый дом. Современная обстановка соседствует с традиционными топчанами, висящим на стене национальным струнным инструментом ситаром и, главное, – памирским потолком: ромбообразная ступенчатая конструкция из дерева с окошком наверху и колонны по периметру комнаты. На стенах старые черно-белые семейные фотографии.
Во времена СССР республиканская партийная верхушка формировалась из памирцев. Но для сегодняшнего Душанбе Памир – очаг оппозиции и головная боль. Одна из распространенных версий причин хорогской спецоперации таджикских правительственных сил в июле 2012 года – это расправа с неугодными политическими лидерами.
– Проснулась в 4 утра от звука, словно щебенку где-то выгружают, а это автоматные очереди, – вспоминает Гульбахор события 21 июля. – За своих избранников, которые много сделали для памирцев, поднялись горожане. Моя сестра дружила с дочерью одного из чиновников, его убили, взорвав дом выстрелом базуки. Стрельба не утихала целый месяц. Со стороны гор стреляли снайперы. Люди старались не появляться на улице, не ходили на работу. Мне намекали, что в Хороге может что-то случиться, и лучше на время уехать, но мы остались. Сегодня памирцы хотят только одного – мира…
Горный край и горцы
Немного выше поселка Колхозабад, в горах, есть городище Кафир-Кала, датированное IV – VIII веком. Едва ли люди, далекие от археологии, найдут поход туда полезным для изучения истории, потому что в отличие от красивых пейзажных панорам, которые неизменны, самой крепости там давно не осталось. Тем не менее, пусть не толпами, но приезжие забредают сюда. Естественно, никаких указателей, поясняющих табличек, иначе дело обстояло бы лучше.
Лазать по холмам с рюкзаками – лишняя бравада, поклажу мы оставили в одном из домов. И вот, по возвращении, нас стали приглашать зайти на чай. Четвертый раз за утро, но теперь как было отказаться. «Чаепитие» по разнообразию блюд и фруктов, принесенных на подносах, вполне поспорило бы с праздничным обедом. Вся семья расселась на топчанах, приготовившись слушать, кто мы и откуда. Во главе – степенный пожилой хозяин Умар, бывший бухгалтер, ныне школьный садовник. Оказалось, ровно 30 лет назад он приезжал в мой город проведать брата, который служил в Курске, тогда еще в Советской армии. Умару понравилось кататься на трамваях, сам-то он всю жизнь прожил в деревне.
Прощаясь, его жена подарила вязаные джурабы – плотные с яркой расцветкой носки из овечьей шерсти, ставшие одним из символов Памира. До трассы мы спустились с другим сельчанином, строителем Фарогом, в… ковше экскаватора. Ну что ж, автостоп непредсказуем, в этом вся прелесть.
На капоте белой Нивы наклеен полумесяц. Сидевший за рулем советского кроссовера Хофиз работает в таджикистанском филиале Красного креста. Слева от грунтовки текла река Гунт, неожиданно превратившаяся в озеро. Маневрируя на летящей из-под колес щебенке, водитель показал странно торчащие из изумрудной воды макушки тополей. Село Барсем приняло на себя основной удар от сошедшего год назад селя. Хотя никто тогда не пострадал, четыре десятка домов были полностью разрушены и затоплены. Хофиз участвовал в ликвидации последствий стихии. Говорит, за несколько месяцев дорогу и мосты восстановили, а все пострадавшие получили новое жилье и компенсации.
По деревне, где мы оказались уже в сумерках, разбредались после вечерней молитвы мужчины, женщины и дети. Одна из особенностей вероисповедания памирцев-исмаилитов в том, что на службах у них могут находиться все вместе, не допускается у остальных мусульман. И собираются они не в мечетях, а в домах друг у друга. Например, к Омеду, который весьма кстати перед дождем пригласил нас переночевать, соседи приходят по четвергам. Главную комнату с памирским потолком, где обычно проходят собрания, отвели нам под спальню. Это родительский дом нашего нового знакомого, мы видели его отца Никодима и старушку-мать, нянчившуюся с внуками. Трехлетний мальчуган, которого укусила оса, был со вспухшим глазом. За дикой природой ему далеко ходить не надо. У веранды бежит ручей с чистой и ледяной талой водой с гор, а сам их дом, поглощенный зеленью, кажется, врос в скалу.
Сквозь песчаные бури
Географические особенности не способствуют быстрому распространению в Таджикистане сотовой связи и интернета, есть они далеко не везде. Если верить официальной статистике, среди таджиков в разы меньше пользователей всемирной сети, нежели в соседних азиатских республиках: Казахстане, Узбекистане, Киргизии, и вообще по сравнению с бывшими странами соцлагеря. Недостатком, впрочем, это не назвать, учитывая, что технологии волей-неволей изживают культуру и самобытность, которых здесь пока через край.
Но прогресс неумолим, и вот уже мы едем на открытие высокогорной станции «Крыша мира». Руководитель отделения российской сотовой компании Раим Садоншоев раскрывает подробности работы новой установки. Она использует альтернативные источники энергии – солнечные батареи и ветрогенератор. Меж тем такая чудо-зарядка не помешала бы и машине рассказчика, двигатель которой из-за разреженного воздуха и перепадов высот на перевале за горячими источниками Джелонди стал недовольно урчать и покашливать. Да еще и ветер, не встречая преград, всерьез разбушевался и поднимал взвесь из песка и пыли.
Песчаные бури не удивляли только душанбинского дальнобойщика Мурада Али. За 34 года, что мотается с рейсами по всей Азии, к погодным сюрпризам он привык. Ему нравится проводить параллели с тем, как было при СССР и стало теперь. Он размышлял о Сталине, о Брежневе, вручившем его матери-героине с 14 детьми сначала армянский фургончик EРA3, потом Волгу. Тяжело ему было вспоминать только войну в Афганистане.
– В 1985-м во время службы в армии меня отправили туда сопровождать автоколонны, – сказал он со вздохом. – Надевали афганскую форму, чтобы не бросаться талибам в глаза. Помню мирное население, надеявшееся на то, что Советский Союз вытащит их из нищеты, и своих невернувшихся друзей. Сегодня познакомился с парнем, завтра его уже нет. На военнослужащего каждый день давали по пол-литра спирта и две пачки сигарет. Иначе можно было сойти с ума.
Мурад Али совершает рейсы и в Афганистан, но сейчас ехал в Китай. В кабине у него холодильник, откуда он достал нам сникерс и энергетик. Добравшись до Мургаба, поселил в простенькой гостинице и пригласил в кафе на ужин, настаивая и называя нас своими гостями.
Простились с молчаливо просидевшим в фуре несколько часов морщинистым дедушкой-киргизом в национальном колпаке из войлока. Ну как дедушкой, по виду ему за 80, а на деле-то оказалось всего 48. Мурад Али объясняет преждевременное старение острой нехваткой кислорода в Мургабе, здесь элементарно труднее дышать.
Суровый Мургаб и добрый Палыч
Этот богом забытый поселок, появившийся на месте Памирского пограничного поста Российской империи и населенный преимущественно этническими киргизами – самый высокогорный райцентр бывшего СССР. На высоте порядка четырех тысяч метров не растут деревья и кустарники, нам не попалось ни одного огорода, и обычная питьевая вода на рынке стоила дорого. К скудному рациону прибавь непредсказуемую, быстро меняющуюся погоду, температуру до минус 50 зимой и проблемы с электричеством, которое в целях экономии включается на несколько часов в день. Воле и жизнестойкости мургабцев можно только позавидовать.
Но здесь среди беднейших глиняных мазанок на словно марсианской земле для редких туристов припасено штуки три гестхауза, пусть и рекламирующих себя на ломаном английском, и заправка из ржавых цистерн с написанным от руки «Petrol» (англ. – бензин). Потому что, как ни крути, это важная часть Памирского тракта, последний населенный пункт перед Киргизией. И вообще должна быть у людей хоть какая-то надежда.
Нашим же светлым проблеском в мургабском беспросветье стал Аким Палыч. Палыч – не настоящее его отчество, но он, шутя, так представился. Мол, если Аким, то непременно Палыч. Он киргиз, в Мургаб привозил продукты из Оша, где постоянно живет, и теперь возвращался назад с нами. Рассказывал анекдоты, обрадованный попутчикам на пустой и скучной трассе. Просил посматривать в зеркало за колесной цепью, когда переезжали через речку, но она, прохвостка, потом все равно где-то отвалилась. Недешевая штуковина, однако Палыч не унывал – к зиме отыщется. Нашлась даже раньше, к вечеру, спасибо ехавшему следом грузовику.
Несколько десятков километров с правой стороны тянулся забор с колючей проволокой, тут до границы с Китаем всего ничего. Миновали несколько перевалов, в том числе Ак-Байтал высотой 4655 метров. Подобные ему есть только на Тибете и в Андах. Закат мы встретили на подъезде к большому соленому озеру Каракуль, образованному около 200 миллионов лет назад в кратере от метеорита. Подстегивало остаться там, разбив палатку. Но в округе – ни души, а становиться ужином для волков – удовольствие сомнительное, вдобавок на улице сильно похолодало. К пограничникам на таджикистанском КПП, одетым в бушлаты, я, не ведая, что творю, вышел, как был, в шортах. Один солдат даже поздоровался со мной за руку, и, пока я потихоньку околевал в ожидании выездных печатей, делился трудностями службы. Что уж говорить, если даже солнце показывается им тут из-за гор всего на три часа, а зимой совсем несладко.
Утром шел снег, потом дождь. Серпантин, весь в тумане, змейкой аккуратно сходил вниз, в зеленую долину с юртами, название которой – Киргизия.
А Ленин стоял и смотрел
В Киргизию, равно как и в Казахстан, позволяют въезжать даже по российскому паспорту. И вообще иностранцам стараются не усложнять жизнь беготней с бумажками. Это одна из причин, почему пакистанец Валид и делиец Фезель приехали учиться на хирургов в город Ош. С ними на съемной квартире мы жили два дня, чего вполне хватило, чтобы облазить окрестности вдоль и поперек.
Вид с колеса обозрения не сравнится с панорамами Оша, которые открываются, если дикими тропами или культурно с остальным людом по лестнице подняться на вершину горы Сулайман-Тоо. Для киргизов это священное место, оно в списке памятников Всемирного наследия ЮНЕСКО. Внутри скалы помещаются несколько пещер, а у подножия – средневековые мечети и мавзолей с кладбищем.
Город с населением в четверть миллиона человек – второй по величине после Бишкека. Состоит в основном из частного сектора. Двести с лишним безымянных улиц обозначены на карте номерами: 1-я, 31-я, 101-я, и так далее. Киргизских заслуженных деятелей никто не забывал, их фамилий, например, Курманжан-Датка или Алымбеков, на карте тоже немало, но центральная магистраль носит имя Владимира Ленина. Памятник пролетарскому вождю украшает площадь перед зданием правительства. И здесь, и в Бишкеке, и в селах Ильич как стоял 30 лет назад, так и продолжает молчаливо стоять, чему давно воспротивились другие союзные азиатские республики, тактично выпроваживающие историческую фигуру с глаз долой.
Рядом на ветру развивался государственный флаг Киргизии, почти как советский, хотя теперь на красном фоне не серп с молотом, а золотое солнце. Вообще, даже если не брать в расчет монументальные сталинки, составляющие архитектурное ядро Оша, настроение, как это обычно и бывает, рождается из мелочей и деталей: тут и там попадающихся мозаик и барельефов того времени, пятиконечных звезд, автоматов с газировкой, установленного в парке списанного самолета Як-40, колец московской олимпиады 1980 года. Но и в лепнине на домах выделяются национальные узоры, и в совдеповской художественной пропаганде подчеркнуты особенности сугубо киргизского быта.
Излюбленный напиток жителей Оша в летнее время – щербет, или компот из урюка – сушеных абрикосов без косточки. Его продают в бутылках и на розлив из бочек. То же касается максыма с кисло-солоноватым вкусом. Это продукт брожения наподобие кваса, только вместо хлеба используются ячмень, кукуруза и пшеница.
Центром «русской» жизни в городе является православная церковь Михаила Архангела. Впрочем, славянских лиц в Оше почти не увидишь. Чего не сказать об узбеках, которых относительно недавно было даже больше, чем коренного народа. Последствием территориальных споров, разгоревшихся между вновь образованными после развала СССР государствами Киргизией и Узбекистаном, стал затянувшийся межэтнический конфликт. Последний раз он вспыхнул летом 2010 года, когда не только в Оше, но и по всему югу Киргизии происходили погромы, массовые драки и мародерство. Тысячи этнических узбеков тогда вынуждены были искать убежище в Узбекистане… Долго об этом рассуждал Джулубек, с которым мы на следующий день покинули Ош. По своему окружению он видит, что после развала Союза все перевернулось с ног на голову, вражда бывает даже внутри одной семьи, что уж говорить о нациях.
Спасибо этому дому, спасибо и другому
В киргизском городке Узген, через который проходит трасса на север, национальный состав жителей более однородный, но снова странный перекос: девять из десяти – узбеки. Объяснимо это тем, что сам Узбекистан начинается через каких-то десять километров сразу за Андижанским водохранилищем. Узген славится своим археологическим комплексом из минарета XII века и не менее древних мавзолеев династии Караханидов. Постройки отличают удивительно искусная кладка и игра орнаментов. По крутой винтовой лестнице можно подняться на верх башни, с нее хорошо просматриваются рисовые поля.
Чуть было не пролетевший мимо Ленд Ровер сдал 300 метров назад, сотой с начала путешествия попутке полагалось принести удачу. Водитель, седой уже мужчина лет 50 заговорил на английском. Так мы попали в гости к американцу Стиву и его молодой супруге, киргизке Аксане.
Они познакомились в Багдаде в самый разгар Иракской войны. Она работала официанткой в кафе, он – при посольстве США занимался установкой и ремонтом кондиционеров, что в 50-градусное пекло делало его человеком незаменимым. 24-летняя разница в возрасте не смутила будущих супругов. Техасца подкупило, что вся семья Аксаны, живя в мусульманской стране, как и он, исповедует христианство. Стивен настолько проникся Киргизией, что переехал сюда насовсем. В Джалал-Абаде у них маленькая гостиница. Живут в обычной хрущевке, на последний, пятый этаж поднимаясь пешком.
Утром Стив жарил блины, поливая их привезенным из-за океана кленовым сиропом. На завтрак заскочил брат Аксаны. Алик в 1986-1988 годах служил в Прибалтике, а командиром дивизии был Джохар Дудаев. Будущий глава самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия всегда разговаривал с ним по-киргизски, потому как сам провел юность в Киргизии.
По пути в Бишкек нас убедили сделать небольшой крюк ради водопадов Арсланбобской долины. От села Советское было еще с полсотни километров, а дело к вечеру. Однако палатка не понадобилось, в одном из домов нам охотно предложили ночлег. Хозяева по всем меркам интеллигентные: киргиз по имени Кылычбек занят на административной службе, а его жена-узбечка Мастура – школьный завуч, филолог по образованию. С благоговением она вспоминала свою учительницу русского языка. Скоро пришли их родственники, так что на время стало не до нас, чему, признаться, я был даже рад, изрядно за день вымотавшись. Покой нам только снился...
Киргизское пристанище грецкого ореха
В Арсланбоб киргизы едут отовсюду, чтобы подышать горным воздухом и полюбоваться водопадами. Туристов поднимают в горы открытые внедорожники – на стоянке караулят готовые тронуться старые УАЗики-кабриолеты и еще более почтенный микролитражный украинский внедорожник ЛуАЗ. Но можно и пешком. Мы пошли пешком, хотя потратили целый день. Ближний малый водопад всего в двух километрах от деревни, но он и не заслуживает особого внимания. А вот 80-метровый, напоминающий высунутый из расщелины язык, действительно стоил того, чтобы хорошенько размять ноги. Причем, увидеть его возможно только взобравшись на крутой сыпучий склон, который никакой транспорт в принципе не одолеет.
Местные жители повально увлечены изготовлением сливового и яблочного мармелада, домашние сладости у приезжих нарасхват, но основным их промыслом сотни лет является сбор орехов. Обширные естественные леса грецкого ореха с многовековыми деревьями-исполинами – предмет гордости и неисчерпаемая чаша для легенд. Судачат даже, будто во время одного из походов Александра Македонского по просьбе полководца лесными дарами лечили его раненых воинов, а Сталин по договору с премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем обменивал на оружие высочайшего качества древесину, и та использовалась для декорирования салона «Роллс-Ройсов».
Как бы то ни было, долгими зимними вечерами раскалывая грецкие орехи и вынимая ядра из скорлупок, чего и не помечтать. Но если у вас когда-нибудь спросят, где находится самая длинная в мире аллея из грецкого ореха, не сомневайтесь, как в аналогичной ситуации знатоки телеигры «Что? Где? Когда?». Она на въезде, или, в нашем случае – выезде из Арсланбоба. Сами видели, сами через эту двухкилометровую ореховую арку проезжали.
«Драпанули». Пронесло
Шел третий час ночи. Спать хотелось нету сил как. Нас только высадили где-то в 20 километрах от Бишкека, и мы прошли поселковую улицу до поля, чтобы поставить палатку и, наконец, забыться. Потревоженная за одним из заборов лайка при этом никак не унималась, разбудив петуха, впотьмах ставшего кукарекать. Поутру пришел хозяин барбоса, юноша Амурбек. И вот уже его мать Бильбард засуетилась с чаем на кухне и нагрела два ведра воды для бани. Так что в столицу Киргизии мы заехали посвежевшими и в прекрасном расположении духа, которое не портила даже перспектива очередную ночевку провести дикарями, поскольку в гости нас позовут лишь на следующий день.
Ведь это мелочи, если тепло и нет дождя. Бишкек – зеленый город у предгорий Тянь-Шаня, с просторными площадями и широкими проспектами. Центральный носит название Чуй. По обеим сторонам его стоят основательные и, кажется, вечные советские здания: от помпезных сталинок со шпилями до более позднего модерна. К последним также относится комплекс из биг-беновской башни с часами «Кыргызтелекома» и почтамта.
С марками в Киргизии напряженка. Обычных вообще нет, только филателистические. На вопрос, сколько стоит отправить в Россию открытку, отвечают пространно: сколько наберете. И дают марки по 30, 40, 50 сом. Так сколько все-таки? В словесную чехарду с почтовым работником вступила и славянского вида европейка, приготовившая гору корреспонденции. 22 сома, но марок мелкого достоинства нет. Так или иначе, приемлемо, порядка 20 наших рублей, но, ради справедливости заметим, в Таджикистане стоило вдвое дешевле.
Внешне спокойный Бишкек за его новейшую историю тряхнуло революциями два раза – в 2005 году и спустя пять лет. Старая власть свергалась, приходила новая. Крайний раз не обошлось без кровопролития. В память о жертвах государственного переворота у Дома Правительства открыт мемориал.
Можно бы подумать, что внушительный по величине заброшенный бишкекский ресторан «Нарын», бывший едва ли не главным предприятием общепита Киргизской ССР, тоже пострадал за свободу, но в запустение он пришел до обозначенных событий. Публика здесь теперь не как прежде – уличная шпана и разного рода неформалы. За ними приглядывают стражи правопорядка, вылавливая посетителей, но делают это не слишком внимательно, потому что в здание без особой сноровки проник даже я.
Самый красивый из залов на верхнем этаже уцелел лучше остальных, вроде бы, в нем до полного закрытия успел поработать ночной клуб и казино. Тут произошло мое знакомство с чумазыми десятилетними пацанами, удивленными, что в ресторан смог незаметно пройти кто-то кроме них. На крыше один спросил, хочу ли я «драпануть» от милиции, дежурившей у главного входа. Мол, если что, все «нычки» они знают. И, не дождавшись ответа, свистнул, что есть духу. Смутьяны помчались вниз, не забывая, впрочем, ждать меня, пока заученными ходами не вывели наружу. Такое у бишкекской детворы развлечение.
Родина Чингиза Айтматова
Рамиль и Рамиля Габдулины свадьбу сыграли недавно. В Бишкеке родились, хотя сами по национальности – татары. Прадеды молодых супругов бежали на юг при раскулачивании. Он – инженер. Она, уже не в первом поколении – врач. Рамиль работает в сфере информационной безопасности, обеспечивает защиту данных судебной системы Киргизии. Несмотря на статус государственной, его компания спонсируется из США, их доступ к важной информации давно вызывает у 27-летнего бишкекца недоумение. До 2014 года у самой киргизской столицы даже действовала американская военная авиабаза, но теперь в стране присутствуют только вооруженные силы России.
Рамиль, как и очень многие автомобилисты в Киргизии, отдает предпочтение праворульным «японцам». Родительский Субару он взял для нашей вечерней прогулки за город. С собой прихватил домашнего питомца и усадил на колени. Десятимесячный мопс, которому он, любя, трепал холку, добродушно хлопал глазами, пока его хозяин расхваливал корейский ресторан. При простуде у них принято идти туда «лечиться» супом из собачатины. На мой вопрос: «Не жалко ли?» ответил, что съеденных собак не знал. И был таков.
В село Чон-Таш мы приехали, чтобы посетить мемориал Ата-Бейит. Он построен на месте, где в 1930-х годах карательный отряд НКВД расстреливал киргизскую интеллигенцию. И еще здесь в 2008 году нашел последний приют писатель Чингиз Айтматов, киргиз, покоривший своими произведениями весь мир. Его отец, видный большевистский деятель, покоится рядом в братской могиле, так как пострадал от сталинских репрессий. Рамиле посчастливилось встретиться со знаменитым литератором, когда тот приходил в ее школу.
Из Бишкека в восточном направлении ходит дешевая электричка. За весь 200-километровый отрезок пути берут около 70 рублей. Нам нужно было сделать остановку в Токмаке, но мы ее благополучно пропустили, и потому возвращались назад автостопом. А возвращались ради одной древности – это Башня Бурана с тысячелетней историей. Помимо нее на территории городища сотни каменных истуканов и прочих артефактов. И все это – среди первозданной природы с заснеженными шапками гор вдали.
Тайны священного озера
Озеро Иссык-Куль для киргизов священно. Вряд ли найдется человек, который, увидев его хоть раз, не влюбится навсегда. Вода в нем прозрачная, как в Байкале, а окружающие пейзажи настолько разнообразны, что за четыре дня, которые ушли на то, чтобы объехать его по береговой линии с юга, мы из пышущих цветами и зеленью альпийских лугов не раз попадали в полупустыни, где из растительности представлен только колючий барбарис, затем оказывались среди голых красных скал, елового леса и абрикосовых садов.
Трасса, то шла вблизи Иссык-Куля, то на несколько километров отдалялась, скрывая водоем из вида. С нее несколько раз приходилось сворачивать и после осмотра той или иной достопримечательности вновь возвращаться. Где надо, что весьма уместно, стояли указатели. К примеру, на горячие источники Бар-Булак, или соленое озеро Кара-Кель с лечебными грязями. Веря в чудодейственность и омолаживающий эффект скверно пахнущей иловой жижи, отдыхающие обмазываются ею с ног до головы. Не буду скрывать, и сам процедуру прошел. А вдруг.
Туризм на Иссык-Куле неспешно развивается, хотя мысли сделать из него всесоюзную здравницу не приходили никому даже во времена СССР. На обоих берегах можно встретить санатории, заброшенные после обретения Киргизией независимости. Показателен пансионат «Юбилейный» с многоэтажными корпусами, столовой и остальной инфраструктурой. Сейчас выглядит не лучше чернобыльской Припяти.
В нескольких километрах от него нашлось еще более странное место, оставленное людьми и не являющееся частью какого-либо населенного пункта, существующее так, само по себе. Выглядело оно как декорации, как храмовый комплекс неведомой религии, придуманной и не нашедшей приспешников, а потому быстро забытой. На абсолютно нефункциональных и непонятно для чего предназначавшихся одиноких стенах с куполами – хаос символов, художественных посланий без единого поясняющего слова. Целые серии рисунков, объединенных в единый мифологический сюжет. И отдельные мозаичные панно, изображающие старцев в национальных костюмах, ночное небо, мальчика с белым теплоходом, стреляющих в огнедышащего дракона из винтовок снайперов, балерину, тигра. Стояли такие же полуразрушенные памятники – мудрец, инопланетная девочка с щенком на верблюде, еще одна с тонконогим олененком. Ничейные владения простирались от самого озера и захватывали окрестный холм, с вершины которого за всем наблюдала сидячая фигура, этак метров под 20 усатого персонажа, по-видимому, и бывшего тем самым отвергнутым божеством.
Тропой космонавтов и Пржевальского
Подобный марсианскому каньон с говорящим названием «Сказка» сформировался на берегу Иссык-Куля миллионы лет назад, но известность приобрел не так давно благодаря жителю ближайшего села, который стал водить туда экскурсии. Камни играют на солнце богатой палитрой глин и минералов, от огненно-красных до нежно-золотых. Волнами поднимающаяся из земли порода принимает самые неожиданные и причудливые формы вплоть до драконов и фантастических замков.
За компанию с 22-летним студентом из Бишкека Манасом, устроившим трехдневный тур вокруг озера для двух своих друзей-уйгуров, приехавших из Китая, мы отправились в ущелье Барскоон. По нему вдоль быстрой речки вела хорошо накатанная гравийная дорога. Растущие горные склоны, густо поросшие 30-метровыми тянь-шаньскими елями, и открывающаяся взору зеленая долина создают пейзаж, который восхитил самого Юрия Гагарина. Первый космонавт Земли приезжал сюда в 1964 году, о чем свидетельствуют два памятных знака. После в военном санатории расположенного поблизости поселка Тамга отдыхали и другие покорители космоса: Леонов, Терешкова, Титов, Гречко.
Нам предстояло пересесть на лошадей и подняться выше в горы, где щедрая природа в дополнение к остальным чудесам сотворила несколько водопадов. Верховая езда, как и последующий в кафе-юрте обед из бараньего курдюка, целиком были идеей Манаса, изъявившего такой жест доброй воли. Правда, после ста метров по крутой тропе вверх являться более причиной мучений животного стало невмоготу, и своего утомившегося коня я отпустил с богом и мальчиком-пастухом. До каскада «Слезы барса» нормально дошел на своих двоих. Высота каскада всего сто метров.
На Иссык-Куле было еще одно местечко, не заехав куда, я бы долго потом жалел. Пристань-Пржевальск, где покоится великий русский путешественник Николай Пржевальский, первопроходец неизвестных уголков Центральной Азии. В начале новой экспедиции на Тибет в 1888 году Пржевальский напился из реки воды и заболел тифом. В середине 1950-х рядом с памятником был построен музей. Там хранятся личные вещи исследователя, материалы о его походах и даже чучело дикой лошади, открытой им и в честь него названной.
Помехой дальнейшему нашему передвижению стал дождь, пережидали в деревне под навесом. На всей улице который день не было света, поэтому, чтобы нагреть воду на чай, хозяин домика наколол топором щепок и растопил самовар. Улан убаюкивал на руках полугодовалую дочку. Скоро появилась его жена с двумя детьми. В России они бы уже считались многодетной семьей и имели какие-то льготы, в Киргизии же трое детей, – небольшая семья, – впрочем, у них все еще впереди. Киргизка поделилась мечтой заочно окончить институт и устроиться в школу учителем.
Отшельники на воле
На северо-востоке Киргизии чаще, чем где бы то ни было, пересказывают легенду о камнях Тамерлана. Согласно ей, отправившийся в завоевательный поход полководец приказал каждому из своих воинов бросить на землю по булыжнику. Но вскоре ряды его могучей армии сильно поредели и, когда те немногие, что не погибли в бою, забрали из насыпи кинутые прежде камни, Тамерлан всецело отдался своей потере. Он плакал, один за другим поднимал оставшиеся камни и просил у них прощения, будто это его не вернувшиеся воины.
Сказание не вызывало бы среди киргизов и сотой доли столь явного оживления, если бы не реальный курган у перевала Сан-Таш. 50-метровая каменная насыпь с воронкой внутри находится посреди широкого, покрытого зеленью луга. Кем и когда в действительности были принесены тысячи этих камней, вряд ли кто теперь установит достоверно, но люди искренне верят, что тамерлановские события, развернувшиеся больше шести веков назад, произошли именно здесь. Будем надеяться, что так оно и было, потому что легенда, которую можно «потрогать» руками – уже без пяти минут история.
Мы бы, может, и не соприкоснулись с великим Тамерланом, не встреться нам Алик. Ему уже полтинник. К своим годам мужчина достиг стремления многих горожан – наладил бизнес и лишь изредка мотается в Бишкек по делам. В сезон с 20 июня по 20 сентября он с родней живет даже не в деревне, а как отшельник - в горах. Приглашение отправиться в гости на ферму последовало незамедлительно.
Ехать пришлось порядочно. От базового альпинистского лагеря Чаркудук, с которого покорителей горных вершин на вертолетах доставляют к подножию пика Хан-Тенгри, еще с полчаса. Через охранный кордон – границы в горной местности условные: линией не очертишь, заборы не поставишь, а где-то близко «там, за» или даже «прямо вот тут» уже начинался Казахстан.
Кругом высоченные ели, чистейший воздух, шумит речка. Растут грибы: грузди, медвежьи ушки, боровички, синеножки. Ягоды – смородина, брусника и земляника. Ни дать ни взять, джеклондоновские красоты. В молодости Алик охотился в этих заповедных краях на рысь и куницу, соболя и архара, кабана, а лет десять назад смог арендовать участок дикого леса и постепенно обустроил хозяйство. На опушке стояли юрта, в которой трещала дровами печка-буржуйка, и «Урал» с прицепом, других укрытий от того же медведя не предполагалось. Естественно – мелочь, медведя можно было и опустить.
Маринка
На привязи сидел огроменный полуторагодовалый алабай Дикси, не лаял, не рычал, но подходить к такой псине себе дороже. Другое дело Пончик. Пончик – это конь, естественно, мы на нем катались верхом, и он давал себя гладить. Остальная животная братия, включая всяких коров и овец, выгуливалась на пастбище под присмотром пастухов, мужа и жены.
Для жизни тут было все и даже больше – по вечерам включался бензиновый электрогенератор, а это ни много ни мало освещение и нам – шанс подзарядить телефон и фотоаппарат. В остальном условия походные: самовар топится дровами, еда готовится на костре. Плова мы в тот вечер ждали как чуда, до того долго он томился в котелке! И был курт, хотя я не большой поклонник солоноватых сушеных шариков из творога, все ж в Средней Азии их уважают.
На ферме живут Аликова жена казашка Нурзия, их сын-пятиклассник, хозяйский племянник, да еще доярка Маринка. В угловатой тучной Маринке было что-то неподвластное человеческому пониманию, необъяснимо к ней располагающее. Украинка на начале четвертого десятка, родившаяся в Киргизии. Но дело не в возрасте или общих славянских корнях. Доит коров и лошадей – пройти курс кумысолечения предложили и нам. Хотя, это тоже не при чем, тем более кумыс – напиток на любителя. Да, Маринка дымила как паровоз, курила папиросы, громко разговаривала и через слово выразительно вставляла мат. Она выпивала, не моргнув, за ужином две стопки водки, спала по-спартански в палатке. Часами крутила привешенный к сосне сепаратор, перегоняя молоко в сливки, а сливки в сметану. В общем, работящая и не робкого десятка дама, мне такие даже нравятся. Потому что – характер. Настоящая. Которая и в огонь, и в воду.
Рано утром Алик взял удочки, и мы пошли на речку. Пытались поймать форель, только рыба почему-то не шла, ни форель, ни другая. Наверное, нерестится. Да и вообще пора было двигать в Казахстан. Нас снарядили съестными припасами и отвезли к трассе. Алик еще постоял с четверть часа на перeкрестке, но движения не было никакого, и он уехал.
Простор... Пустая дорога тоненькой нитью тянулась к горизонту, где-то вдали сливаясь с пепельным в тучах небом. Спустя какое-то время на ней появилась точка, которая, приближаясь, обрела очертания мотоцикла. Под шлемом, из которого высыпали кудрявые русые пряди, показалось совсем юное лицо. Удмурту Николаю было еще два года до совершеннолетия, а он направлялся в холодную пустынную Монголию, куда и отважится-то в одиночку не каждый.
Жаль, на Коле с нашей поклажей было не уместиться, но он кое-чем обрадовал нас и показал вдаль. Сюда действительно ехал автомобиль – участник «Монгол-Ралли», гонки протяженностью в 16 тысяч километров, стартовавшей в Лондоне. Улыбаясь, из старенького фольксвагена вышел поздороваться немец Матисс. Он долго прикидывал, как нас усадить в до отказа забитый вещами салон и, наконец, мы снова в пути…
Возвращение в Казахстан
Все-таки русскому человеку свойственен размах. И не важно, живет он, необузданный, в России, или в Казахстане… Алмаатинец Костя, не щадя свой «Лэнд Крузер», гнал по разбитой грунтовой дороге, прямо по ямам: 70, 80, 90 километров в час! Как можно искренней стараясь разделить водительский восторг, мы все же покрепче вцепились в сиденье и так, на всякий случай, когда рессоры особенно рьяно пружинили на ухабах и машина немного отрывалась от земли, подставляли ладони между головой и крышей. Пограничники, ребята лет по 25, которых тоже подхватили с КПП, поскольку за нами в шесть вечера киргизско-казахстанская граница до утра закрылась, восхищенно удивлялись:
– Мы так быстро тут ни разу не ездили, обычно на УАЗике не больше 20!
Но, как и следовало ожидать, такой встряски не выдержало даже проверенное японское авто – забарахлила коробка передач, стало сдуваться колесо. Поставить запаску Костя смог и сам, а вот специалиста-ТОшника в селе Кеген, до которого мы, слава Богу, доехали, не сломавшись окончательно, искать пришлось долго. Но вообще славный малый, этот Костик, он и еды оставил.
Алматинская область граничит с Китаем, а при СССР здесь, соответственно, проходила советско-китайская граница. Делить с китайцами, нам, в принципе, никогда особо ничего и не нужно было. Но так братски, как сегодня, два государства жили только при Сталине. Потому что уже с властвования Никиты Хрущева отношения двух государств не просто испортились, а грозили чуть ли не войной из-за возникших вдруг у Поднебесной притязаний на часть соседних территорий. 1960-е годы ознаменовались всплеском демонстративных нарушений границы с их стороны и несколькими вооруженными столкновениями, одно из которых произошло неподалеку, у озера Жаланашколь. На протяжении многих километров остались заброшенные фортификационные доты – железобетонные оборонительные конструкции, а некоторые старые участки трассы на Алма-Ату имеют двойное назначение, так что и сегодня способны принять на посадку истребители.
В селе Жаланаш на юге Казахстана вопреки официальной биографии печально известного российского телеведущего Влада Листьева почему-то убеждены, что он родился и провел детство не в Москве, а у них. Об этом я впервые услышал от подвозившего нас казаха, и потом уже в самом этом населенном пункте. Главное, Жаланаш был немного не по пути, но теперь уже хотелось развеять сомнения. Кто-то из местных подсказал, что дом, где якобы жил будущий повелитель колеса фортуны на передаче «Поле чудес», скорее всего, находится у школы, потому как тот район считался русским. В школе несмотря на то, что были еще летние каникулы, мы нашли учительницу, самую старую, самую умную – в очках. Уж если все не байки, она-то подтвердит. Почтенная леди, как выяснилось, задавалась тем же вопросом, но в списках выпускных классов Листьева не обнаружила. Возможно, он просто приезжал сюда ребенком к родным. Но опять, все эти «возможно», «скорее всего» – превратили меня в собирателя слухов.
Мечта натуралиста…
Большая часть Казахстана – пустыни и степи. Вот мы же перед Узбекистаном захватили и краешек казахской земли, так там взгляд ни за что не зацепится и солнце жарит как ненормальное, хоть вой. Одна радость – верблюды, бездумно смотрящие в одну точку и пережевывающие колючки. Но на юге страны пейзажи куда разнообразнее и богаче. Костик вчера посоветовал непременно съездить в горы на озеро Каинды, он ведь с недавнего времени заправляет турфирмой и возит по экзотическим местам иностранцев. Не то чтобы до туда просто было добраться, но нам подфартило остановить машину хирурга Андрея, который в выходной день с женой и сыном ехал как раз в ущелье Чон-Уректы. Это оно и есть: крутые подъемы и спуски, два брода через реку и один не внушающий особого доверия бревенчатый мостик – такая дорога.
Озеро, что и сказать, красивое, с бирюзовой от извести и минералов водой, кристально прозрачной. Но оно бы было как еще миллион таких же на свете озер, если бы не одна исключительная особенность. Водоем представляет собой затонувший еловый лес. Чуть больше ста лет назад случилось сильное землетрясение, и обрушившаяся порода образовала естественную плотину. Теперь голые верхушки деревьев, оказавшихся в воде, безжизненно торчат на поверхности, но в глубине неплохо сохранились и ветки, и даже хвоя, будто законсервированные. Только обросли зеленой тиной. Некоторые объясняют такое природное чудо чрезвычайно низкой температурой воды, она и в теплое время года не поднимается выше шести градусов. А на берегах там куча белок, одна из них утром с размаху врезалась в нашу палатку. Не знаю, как белке, но вообще получилось смешно.
Встал вопрос, как выбираться к цивилизации. До асфальтной дороги идти было далеко, но мы все равно пошли: рано или поздно кто-нибудь поедет в ту же сторону. Километра через два, а может больше, нас нагнал роскошный белый внедорожник БМВ. Это были ранние пташки – первые в тот день посетители озера, и они следующим пунктом наметили Чарынский каньон, куда, собственно, требовалось и нам. Потому, говорят, что он хоть и не как Большой в США, но в чем-то сродни.
Василий строит по Казахстану бетонные заводики, его супруга Гульнара преподает в университете финансы. Могут себе позволить свозить детей в Диснейленд и вообще мотаются в Европу как в соседний город, а сюда, за 200 километров от их Алма-Аты выбрались впервые. И чего бы по статусу не задирать высоко нос, но нет ведь – милейшие люди, ни разу не снобы. Они не стали спускаться на дно каньона, довольствовавшись видом сверху. Мы же дошли по протоптанной внизу тропе до реки Чарын. Это она, мастерица-умница, за миллионы лет выточила в земле столь глубокую и живописную брешь. Ну а чтобы еще малость подразнить ботаников и прочих натуралистов – так там на дне растут реликтовые ясени и туранговые рощи, и – внимание – тооолпами бегают суслики.
165... «Полет» нормальный
Вопрос, как выбираться к цивилизованному миру, встал повторно. С этим можно бы и повременить, только вот закончилась питьевая вода, а солнце уже коснулось горизонта и открыло в перспективе ночку пострадать от жажды. Но – мольбы услышаны, час спустя появляется легковушка. Хотя бы до трассы. И дарят пятилитровую бутыль, теперь не пропадем. Спасибо Дастану – мужу казахской киноактрисы и режиссера Эрке Джумакматовой. Это ведь здорово, что в республике снимают свое кино. Оно, допустим, пока не дотягивает до голливудского, но все-таки попадает в мировой прокат.
В общем, мы и не собирались теперь никуда ехать. Темно, считай ночь. Но пока сидели на обочине, с каньона запоздало выехал квадратный черный «Мерседес». Развернулся, ослепив нас фарами. Из салона вышли два амбала, предложили довезти до Алма-Аты. Раз такое дело – валяйте, только тогда уж до поворота на озеро Иссык, оно и ближе будет.
Максим. Он представился Максимом. Спросил, не приходилось ли нам еще ездить автостопом в сопровождении ГАИ? Нет, говорю, как-то не довелось. А это – вот те на, замначальника областного ГАИ, и рядом его собственный зам. В Алма-Ате, понимаете, подвели итоги конкурса юных инспекторов дорожного движения, и вот для руководства устроили экскурсию в Чарынский национальный парк.
Мигалки, сирена: кортеж из пяти машин буквально летел по трассе. Другие автомобили прижимались к обочине, снижая скорость, а мы проносились мимо. Тут не то, что семь, десять потов сойдет. А зам Максима еще шутил: «Гости из России приехали, а ты едешь 120, давай 140-150!»
Ничего, потом, когда дорожное покрытие позволило, он «втопил» все 165! Все-таки русскому человеку это свойственно. И не важно, в России, или в Казахстане.
Озеро надежды
Озеро Иссык сравнивали по красоте с абхазской Рицой. В 1950-х годах тут построили турбазы, кафе, гостиницы, автостанцию, лодочный причал. По выходным из Алма-Аты, в то время являвшейся столицей Казахстана, автобусы курсировали сюда через каждые пол часа. Прогулка по водоему на речном трамвае чрезвычайно впечатлила побывавшего здесь вьетнамского лидера Хо Ши Мина и многих других высокопоставленных гостей. Но в один день курорт, как и само озеро, перестали существовать.
7 июля 1963 года, в воскресенье, когда на берегу находилось больше всего отдыхающих и даже прибыла делегация во главе с первым зампредседателя Совмина СССР Алексеем Косыгиным, с гор обрушился невероятный по мощности селевой поток, ставший одним из самых разрушительных на постсоветском пространстве. Озеро «кипело», принимая тонны камней и глины, в конце концов от него осталась лишь грязная лужа. Едва ли кто сразу вообще мог понять, что произошло.
Понадобилось несколько десятилетий, чтобы возвести новые плотины и, пусть и не в полном объеме, восстановить Иссык. О событиях более чем полувековой давности напоминают остатки турбазы, ведущие в никуда лестницы, обветшалая беседка, обозначенная в старых путеводителях как «Беседка воздуха», и металлическая смотровая башня рядом с бывшей автобусной станцией. На въезде к озеру сохранилась скала с нарисованным Лениным, а на горе возвышается единственное новое сооружение - поклонный крест.
Безрадостная, по сути, картина, хотя наш новый знакомый Корней по пути в Алма-Ату заметил, что нынешнее поколение алмаатинцев едет сюда не как на мемориал, а все-таки ради живописных пейзажей. Может, так и должно быть, ведь и его работа нацелена на то, чтобы показать, до чего в Алматинской области красиво. Он по госзаказу снимает документальные фильмы о природе, показал один ролик через смартфон. Там использованы и вертолетная съемка, и квадрокоптеры, и спецтехника, позволяющая запечатлевать на небе звезды. Причина, по которой Корней подался в эту тему – он сам альпинист, и дед его, прошедший Великую Отечественную войну, является первым казахом, в 1963-м году покорившим вершину Хан-Тенгри.
Homo Sapiens Almatinus
Алма-Ата – крупнейший в стране, но более душевный город по сравнению с нынешней столицей Астаной. Лучший на него вид открывается из парка на горе Кок-Тобе: золотыми огнями горит многокилометровый проспект Аль-Фараби с новостройками, бизнес-центрами и фонтанами, в то же время уютно укрыт в зелени раскинувшийся по окраинам частный сектор. Есть мечети, есть православные соборы. То, что можно принять за туман – на самом деле смог, потому что число автомобилей с каждым годом только растет. Из-за нахождения в предгорной котловине воздух в Алма-Ате застаивается, и это большая проблема.
Но город окутывает не только серая дымка, а еще и не видимые глазу легенды, касающиеся дословного «яблочного» перевода его названия. После обретения независимости Казахстан более чем другие азиатские республики СССР переживал кризис национальной идентичности. При том, что и до 1991 года казахи, будучи советскими гражданами, все равно оставались казахами со своей веками формировавшейся культурой и традициями. Пропагандировались ведь не только Дзержинский или Маркс, но и сугубо казахские герои: поэты, мыслители, деятели науки и искусства. Но в последнее время поиск «своего лица», или, что более вероятно, желание привлечь к себе внимание дошло до того, что на государственном уровне муссируется теория, будто территория нынешней Алматинской области уже не просто родина яблок, а тут, ни много ни мало, находился упомянутый в Библии Эдемский сад, где Адам вкусил запретный плод. Глядите, мол, откуда пришло человечество, и вовсе не из района Персидского залива, как считалось прежде.
Чем бы действительно стоило гордиться, так высокогорным катком «Медеу» — вот уж правда достижение. Огромный комплекс, где с момента постройки в 1972 году установлено больше двухсот мировых рекордов в конькобежном спорте. А несколько лет назад в Алма-Ате еще открыли метро – мы, конечно, прокатились через все девять станций, больше пока и нет. Повеселее даже будет на наземном транспорте. Не скажу за все автобусное сообщение, но нам за день дважды довелось прокатиться по 95-му маршруту на одном и том же «музыкальном» автобусе. Вечером в салоне был приглушен свет и работала светомузыка, мигающая в такт популярным мелодиям, а жизнерадостный кондуктор, молодой парень, предупреждал о нужной остановке дружеским похлопыванием по плечу.
Как нам дали леща
Попрощавшись с Жанибеком, кузеном игрока национальной сборной КВН «Астана KZ» Дастана Калдыбаева, приютившим нас на пару деньков, мы до темноты успели добраться на попутках до Капчагайского водохранилища. По примеру американского Лас-Вегаса на побережье создана одна из двух в Казахстане игорных зон. С 2007 года построены два десятка казино: «Ривьера», «Мулен Руж», «Аладдин», «Алтын Алма» и прочие, предлагающие попытать удачу в покер, блэкджек или техасский холдем. При некоторых действуют отели и ночные клубы с ресторанами. Интересно, что в соседних мусульманских странах, таких как Таджикистан, Киргизия и Туркменистан, азартные игры полностью запрещены, а Узбекистан одно время считал порочной практикой даже игру в бильярд. Зато теперь их богачам есть где «оторваться».
Ночь застала нас посреди трассы. Вдалеке всухую без дождя сверкала молния, а палатка с металлическими подпорками в случае чего не сыграла бы доброй службы. Но - миновало. Настало время ощутить нескончаемость казахских дорог, уныло тянущихся по огромной необжитой территории с неменяющимся ландшафтом из солончаков и голых степей. Райского сада нет и в помине. Пейзаж немного оживился вдоль берега озера Балхаш, трасса обнимала его трехсоткилометровым объятием с западной стороны. Чтобы на этот раз переночевать поближе к людям, вместе с рыбаком Джерасом решено было свернуть в поселок Мын-Арал, мысом вдающийся в бессточный водоем. Тут стоял стойкий рыбий запах, потому что в каждом доме, на верандах и в сарайчиках сушились или коптились вобла, сазан, жерех, берш. Нам дали копченого леща.
Уже не особо секретно
Путь наш не пролегал близко к Байконуру, прежде всего потому, что получать пропуск на космодром долго, дорого и сложно. Зато военный городок Приозерск, или Ташкент-90, он же – Москва-10, расположенный на Балхаше, свой секретный статус утратил, поэтому с 2005 года въезд в него был упрощен, а немногим позже охрана с КПП убрана совсем.
Он был основан в 1956 году для военного и гражданского персонала Сары-Шаганского ракетного полигона, находящегося в окрестностях. Здесь ковался «железный щит» Советского Союза – испытывались новейшие системы противоракетной и противовоздушной обороны, позволявшие во времена ядерного противостояния с США удерживать на планете баланс сил. Тут впервые в мире сбита боеголовка баллистической ракеты, отработаны первые советские боевые лазеры программ «Терра» и «Омега».
С развалом империи большая часть объектов Сары-Шагана была выведена из эксплуатации и разграблена мародерами. Та же участь ждала и сам Приозерск, в 1990-х население резко сократилось. Существенная часть из сегодняшних его жителей – это так называемые аралманы, этнические казахи, переселившиеся из соседних республик, в основном из Узбекистана. Жить им приходится далеко не в том прежнем Приозерске, благоустроенном, не знающем продуктового дефицита. Город полузаброшен. Бывшие воинские части, а также половина остальных зданий в ней разрушены или пустуют. О былом значении Приозерска скажут разве что остатки боевых машин, тарелок ПВО и самолетов, превращенных в памятники. Может, я чересчур впечатлительный, но после этих прогулок мне приснилась война. Хорошо было проснуться и увидеть, что никакой войны нет. Может, и нет ее благодаря стараниям советских ученых и Сары-Шагану.
Тени узников Карлага
Карта исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа была бы неполной без сталинских карательных объектов Казахстана. Здешние лютые зимы дополнили и без того нечеловеческие условия содержания каторжников, реальных уголовников из которых всегда были единицы. Строить железную дорогу, добывать уголь в карагандинских угольных шахтах должны были политзаключенные. Бесправные с искалеченными судьбами люди оставляли на общих работах надежды, здоровье и жизни. Поскольку НКВД сделал «врагом народа» и моего прадеда, места, свидетельствующие о происходившем в годы Большого террора, я стараюсь не пропускать.
Спасский мемориал жертв политических репрессий находится на месте отделения №99, входившего в КарЛАГ – один из самых больших исправительно-трудовых лагерей СССР, который действовал вплоть до 1959 года. С началом Великой Отечественной войны в 99-й лагерь этапировали десятки тысяч человек самых разных национальностей, иностранных военнопленных и подвергшихся депортации советских граждан. Не только Россия, но и Армения, Грузия, Франция, Япония, Польша поставили памятные знаки в память о почивших соотечественниках.
Управление Карагандинским лагерем располагалось в поселке Долинка, что в 70 километрах от Спасска. Здесь теперь музей с внушительной коллекцией личных вещей узников, инсталляциями следственного изолятора, карцера, камер заключения и пыток, зиндана – ямы, куда помещали за провинности. Под экспозицию отведено основательное двухэтажное здание, из кабинетов которого контролировались казахстанские лагпункты. Построено оно, понятно, заключенными. Любопытно, что после ликвидации ГУЛАГа административный корпус целых 20 лет использовали под детский санаторий.
Однако репрессиям подвергались не только народные «враги», но и их близкие. Мы отправились в очередной пункт КарЛАГа в 40 километрах от Астаны. Акмолинский лагерь жен изменников Родины, или попросту АЛЖИР, в 1938 году заключал в своих унылых серых стенах восемь тысяч женщин со всей страны. Молодых, красивых, в основном из очень образованных и интеллигентных семей. Бедняжкам давался срок по пять-восемь лет, но и он мог быть продлен без видимых оснований. Разделили нелегкую судьбу узниц АЛЖИРа сестра маршала Тухачевского, матери балерины Майи Плисецкой и поэта Булата Окуджавы, а также родственницы многих других военных, государственных и общественных деятелей, чьи имена были на слуху.
Женщин разлучали с детьми, отучали от мыслей о доме, хотя что еще могло согревать их сердца. Но даже права личной переписки в первые годы существования лагеря они были лишены, потому как составляли разряд «особых» каторжниц. За колючей проволокой им присваивался лагерный номер – эти спецнашивки с личным шифром становились вместо имени, фамилии, а еще служили мишенью в случае побега. Питаясь скудной баландой, мерзнув зимой и изнывая от жары летом, заключенные без устали шили одежду, выращивали в теплицах овощи и до потери сознания работали на полях.
Где? В Караганде!
Первый раз в жизни можно было ответить на вопрос «Вы где?» без всяких там подковырок и острот: в Караганде. Какие шутки, она существует, сами видели! Ну, согласитесь, не так много в мире городов, вошедших в пословицы и поговорки – Рим, Москва, Париж… В казахстанской Караганде крылатому выражению даже установлен памятник.
Караганда вообще жутко приятный городок, особенно в солнечную погоду. Стандартные панельные дома, как видно, делались с большой выдумкой. У них либо ступенчатые «тетрисовые» балконы, либо украшенные с уличной стороны блоки лестничных клеток, дополненные казахскими архитектурными мотивами, а то и вовсе на крыше стометровая надпись: «Караганде – образцовый порядок, высокую культуру». Советские барельефы и мозаики на стенах зданий восхваляют космонавтов, шахтеров, заводских рабочих, молодые семьи с детьми. Это, понятно, создано все еще при СССР, но современные граффити с изображением ветеранов Великой Отечественной войны – уже дело рук молодого поколения карагандинцев. Впрочем, что ж – добром за добро, какая у них детская железная дорога в Центральном парке, можно только позавидовать.
В советское время в разных союзных республиках было построено десятка два узкоколеек, и использовались они не только как аттракцион, но и для обучения юных железнодорожников. Не все дошли до наших дней, тем более в первозданном виде. А карагандинская «железка», существующая с 1956 года, до сих пор использует старый тепловоз ТУ2-111 и еще более почтенного возраста вагоны. После нескольких реставраций выглядит состав как новенький, поэтому совершить на нем пятикилометровую поездку – одно удовольствие. И взрослым тоже. Особенно взрослым.
Окружающие Караганду залежи полезных ископаемых предопределили ее горняцкую сущность. Труд чуть ли не каждого третьего карагандинца прямо или косвенно связан с горнодобывающей отраслью. Разведкой месторождений занимается и 23-летняя Дарья Вдовкина, в гостях у которой мы были. Интересная у нее не только профессия, но и способ проводить досуг. Еще в школе она пришла в аэроклуб и теперь, пока сезон, каждые выходные совершает по два-три прыжка с парашютом. На момент нашего знакомства их у нее накопилось уже 150. В составе команды девушка завоевала «серебро» на Чемпионате Казахстана по парашютной акробатике. Вдобавок Даша успела полетать в аэродинамической трубе, испробовала пара- и дельтаплан, прыгала на резинке с девятиэтажного дома, сплавлялась на рафтах. Сразу после нашего отъезда она на три недели уехала автостопить по Европе.
В погоне за розовыми фламинго
Один за другим оставались вдали шахтерские поселки с характерными скиповыми стволами и насыпями угля. И дернуло же нас поехать в Коргалжынский заповедник не через Астану, как было бы правильнее, а через Шахтинск. Конечно, по той же дороге пришлось бы и возвращаться, а это не дело. И вроде бы, так, на вскидку, было даже короче. Но кратчайший путь – он долгий самый. И трудный. По крайней мере, в этот раз, потому что дорога с асфальтовым покрытием и каким-никаким трафиком прошла обратную эволюцию сначала до разряда проселочной, а после еще хуже – малоезженой рыбацкой. Однако отступать было поздно. И самое обидное, когда за час или два ожидания мимо проезжал один несчастный автомобиль, даже тот не останавливался. Так что вместо дня путь занял все четыре. Тут, конечно, были и положительные моменты. Вроде того, что кто-то из водителей отрежет ломоть сала, или местный фермер предложит выпить чая и накормит кашей. Но было и прямо противоположное. Хотели оставить зарядку на ночь, дошли до деревни, кажется, Архты. Прицепились местный аким с женой на Ниве:
– Кто вы? Что здесь делаете? Путешественники? У вас есть бумажка, что вы путешественники? Не похожи на путешественников. Где транспорт?
Из-за мужа высунулась не менее подозрительная супруга:
– Транспорт подойдет, спрашиваю?
Мелочи, конечно. А транспорт-то подойдет, тут только запастись терпением. Самое смешное, бумажка, что мы путешественники, точнее участники экспедиции «Дружба народов», у нас на всякий случай действительно имелась, но доставлять удовольствие такой недружелюбной паре не хотелось. Из принципа.
С имамом Абу Бакром, который уже 20 лет служит в мечети курорта Боровое, мы, наконец, доехали до села Коргалжын. Надеялись, что отсюда в заповедник проводятся экскурсии, но в администрации резервата наш пыл быстро охладили. Вот если бы у нас был свой транспорт, тогда можно, приобретя билеты, нанять их проводника – обязательное условие. Получалось, во-первых, недешево с личным гидом-то, ну да ладно. Стали искать машину. Сотрудница посоветовала человека, видимо, своего племянника, а тот заломил такую цену, будто мы только что выиграли в лотерею джек-пот.
Впору на все плюнуть. Но в чем соль – в этом заповеднике, неспроста вошедшем в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, с апреля по сентябрь гнездуются розовые фламинго. Ради них все и затевалось. Соленое озеро Тенгиз является самым северным местом обитания этих удивительных птиц. Водно-болотные угодья облюбовали также пеликаны, савки – такие дикие утки с синими клювами. Мечта орнитолога. Но нас манили к себе именно фламинго, которые, опять же, даже при удачном стечении обстоятельств, не факт, что дадут себя увидеть.
Шанс – великая штука, особенно когда он дается в последний момент. Один добрый казах на свой страх и риск заехал на территорию заповедника, рискуя попасться патрулю. Нужно было двигаться вглубь на полсотни километров. Проскакали два сайгака, взметнулась с воды стая белых лебедей. И вот, после стольких мучений – на дальнем берегу возникло розовой пятно. Сказочные создания. Прекрасные птицы. Сколько их там было, один бог знает, но много. Достаточно, чтобы сердце от радости чуть не вырвалось из груди.
Покорители целины
В личных воспоминаниях многих представителей послевоенного поколения Казахстан – это целина. Их целина, которую они поднимали вместе, всей советской страной, совершая настоящий трудовой подвиг. И в этом была романтика, скажете вы, и вам в ответ кивнут головой. Полвека назад десятки тысяч комсомольцев-добровольцев и молодых специалистов из всех союзных республик устремились в необжитые казахстанские степи распахивать под посевы неиспользуемые земли. Во имя общей цели люди сменили комфортную жизнь в крупных городах и столицах на продуваемые холодными ветрами палатки и вагончики, чтобы возделывать поля, строить дороги, зернохранилища, совхозы. Кто-то, как мой дедушка, приезжал на несколько месяцев в качестве институтской практики, другие на пару недель в командировку от сельхозпредприятия, а более полумиллиона человек переехали насовсем.
Грандиозный по размаху проект освоения целины, на который уходила пятая часть всех вложений Минсельхоза СССР, начался в 1954 году и за несколько лет превратил север Казахстана в край хлебов, дающий от трети до половины зерна всех союзных нужд. Были, конечно, и последствия у столь стремительной распашки земель: участились пыльные бури, развилась эрозия почв, сокращение пастбищ и сенокосов не лучшим образом отразилось на животноводстве. Но, несмотря на неоднозначное отношение к советской Целине в нынешнем Казахстане, именно благодаря ей республика остается одним из мировых лидеров в производстве зерна. Житница, в общем.
Между прочим, сама Астана, в 1997 году получившая столичный статус, до перестройки называлась Целиноградом и была центром просуществовавшего пять лет административного образования Целинный край. Теперь-то, конечно, город не узнать. Нет и памятного старым жителям монумента трактору «Кировцу», и много чего такого, что у простых горожан ассоциировалось с детством и юностью, но не вписалось в современные концепции быстро развивающейся Астаны. Хотя на правом берегу Ишима еще не все потеряно. За ностальгией – туда.
Футуризм для избранных
Впрочем, тем, кто приезжает в Астану, как мы, впервые, она покажется фантастической, словно приветом из будущего. Ничего подобного ни в одной другой азиатской республике СССР, пожалуй, что и нет. Какое здание в деловом центре не возьми – иностранные архитекторы хорошенько поиграли с пластилином, смело так и с присущим мегаполису гигантизмом. Стеклянный тетраэдр, например, является Дворцом мира и согласия, а под наклоном вросший в землю шатер – это торговый центр. В «воронке» уместился Дворец творчества, шар же не что иное как международный выставочный комплекс «EXPO». Концертный зал в виде хрустальных осколков, дома-ракеты, небоскреб с традиционной китайской крышей и прочие «тауэры», соборная мечеть Хазрет-Султан на десять тысяч верующих – чего только не увидишь с панорамной площадки башни Байтерек, олицетворяющей, в свою очередь, Дерево жизни.
А пешком ходить от одного объекта к другому – ноги отвалятся. Слишком уж достопримечательности далеко друг от друга. Отчасти потому Астана нередко стала позиционироваться как мегаполис для богатых и успешных казахов, которые, понятно, перемещаются только на машине, на худой конец используют такси. Мы немножко коснулись этой привилегированной касты благодаря тому, что по приглашению два дня жили у молодой бизнес-леди по имени Ассель. Ее квартира-студия находилась в одном из только построенных элитных жилищных комплексов с внутренней стоянкой, охраной и прочими прелестями красивой жизни. У Ассель адвокатская контора и, видимо, весьма успешная, раз астанчанка смогла отдать сына в частную школу и чуть ли не каждый год ездит в Штаты. Той весной она осуществила давнюю мечту и в одиночку за полтора месяца пересекла США. Арендовала автомобиль в Лос-Анджелесе и завершила путешествие в Нью-Йорке.
Как знать, в один прекрасный день мы тоже возьмем авто в аренду, а пока не расслабляемся и голосуем. Казах Аян на КамАЗе остановился сам, чтобы немного подбросить нас от выезда из Астаны. То да се, речь зашла о его многочисленных братьях. Их семь, и у всех, что интересно, жены не казашки, а молдаванки, украинки, белоруски… весь СССР внутри одной семьи. Но это так, к слову, просто эпизод, завершающий пребывание в столице.
В дыму «Кибастоса»
Когда что-то не удается, не получается, и человек выходит из себя, невольно ему вспоминается некий Экибастуз, ну или искаженно – «Кибастос», употребляющийся, как правило, с нелестной приставкой «гребанный». Кто такой Экибастуз и за что его так невзлюбили, мы узнали очень скоро. Это невзрачный серый город, построенный зэками в конце 1940-х и вдохновивший одного из его подневольных строителей писателя Александра Солженицына на написание «Одного дня Ивана Денисовича». Над Экибастузом, так до конца и не отвергшем понятия «зоны», все еще довлеет ореол не самого благополучного и даже преступного местечка, потому в туристических путеводителях его не будет. Но приехать сюда все равно стоит.
Хотя бы потому, что этот самый «Кибастос» – истый индустриальный монстр: весь дымный, пропитанный угольной пылью, но не единожды занесенный в Книгу рекордов Гиннесса. Несмотря на то, что Экибастузская тепловая электростанция ГРЭС-2 находится в пригороде, ее труба высотой 420 метров и диаметром у основания 44 метра прекрасно видна даже за пару десятков километров. Она высочайшая в мире. Изначально и саму станцию планировали довести до выработки сверхмощностей, доселе человечеству неизвестных. Если бы Советский Союз не распался, успел бы еще реализоваться другой масштабный энергетический проект – создание самой длинной линии электропередач. ЛЭП должна была протянуться почти на две с половиной тысячи километров до самого Тамбова, но к 1991 году завершена оказалась лишь десятая ее часть. Что-то сегодня используется в упрощенном виде, что-то заброшено, как сталкерского вида корпус «миллионника», через который должен был проходить миллион советских ватт. Да уж.
Но в общем, наверное, всех этих реализованных и нереализованных «самых» не случилось бы без огромного по запасам угля месторождения в недрах Экибастуза. Угольный разрез «Богатырь» – тоже планетарный рекордсмен. Карьер, где добыча ведется не под землей, а открытым способом, долгие годы превосходил по объемам производства все себе подобные. Местный уголь до сих пор используется не только в Казахстане, но и на Урале в России.
На «Богатыре» есть смотровая площадка, только на нее почему-то никого не пускают, запрещено даже близко подходить. К счастью, за полвека карьер так разросся вширь и вглубь, настолько стал необъятен, что не так уж сложно найти лазейку и с какого-нибудь отвала взглянуть на кажущиеся крошечными 360-тонные БелАЗы. Живет в этой яме еще одно железное «чудище» – роторный экскаватор с гигантской круглой пилой, запечатленный на четырехкопеечной марке СССР 1981 года. Его воочию наблюдал наш друг Артур Каскабасов.
Уже несколько лет Артур работает помощником машиниста на карьерном поезде и ответит на любой вопрос, касающийся «Богатыря». Улыбчивый казах. Очень правильный, толковый. С ним и Экибастуз показался не таким уж угрюмым и беспросветным, как все, наверное, стали его себе представлять. Придя с ночной 12-часовой смены, юноша, поборов усталость, отправился с нами гулять, показывал город. И что сказать – вполне даже нормальный «Кибастос», чего ругаться-то.
Мятежный Павлодар
Большое дело, когда водитель не прочь поболтать и охотно отвечает на вопросы сам, да еще интересуется местами, откуда родом ты, про работу спрашивает и прочее. Хоть речь о поездке в тряском КамАЗе, с казахом Иржаном 150 километров до Павлодара пролетели практически на одном дыхании. Ему было дальше, а мы вышли сразу за мостом через Иртыш у поста ГАИ.
Подъезжая, заметили велосипедиста в оранжевой жилетке. Тот подъехал ближе. Он догадался, что это мы. Мы догадались, что это он. Он – то есть Андрей Нарожный, известный павлодарский велопутешественник, которого прежде мы знали только по фотографиям и походным отчетам в сети, но который, тем не менее, ждал нас в гости. Здесь на трассе 38-летний спортсмен-любитель оказался случайно, просто совпало, что завершал маршрут выходного дня. Отмахать так вот за здорово живешь полсотни верст ему что разминка после четырех тысяч до Алматы и обратно, а также других больших путешествий на велосипеде.
Андрей – противосистемщик. Не в том смысле, что нашел профессиональное призвание в программировании, хотя действительно нашел, а в том, что несколько ломает правила. Он, например, так и не захотел получать «вышку», считая это тратой времени, вместо чего образовывался сам и до сих пор читает много всяких умных книг. После школы павлодарец ушел послушником в монастырь под Рязанью и прожил там полгода. Слишком религиозным его, быть может, и не назовешь, но с ним мы зашли и в синагогу, где раввин занятно рассказывал о торе, и в футуристическую мечеть Машхура Жусупа и, конечно, в главный православный храм.
Такие же «противосистемные» у Андрея друзья, которых мы даже собирались навестить, но застать их на месте отнюдь непросто. Юрий и Светлана Кузины, родители трех дочерей и младенца-сына, не раз шокировали либо же вызывали восхищение павлодарцев. То они отправлялись с малолетними отпрысками в долгие походы по горам Алтая, то так же всей гурьбой пропадали на несколько месяцев в Индии и Непале. Но главное, они наотрез отказались отдавать девочек в школу. Учат сами, или приглашают домой репетиторов. А дети радуют их успехами в музыке, спорте и рисовании, побеждая на конкурсах и соревнованиях.
На трамвае, сеть которого покрывает без преувеличения весь Павлодар, Андрей провожал нас за город. С собой прихватил восьмилетнего сына Артемку. Его он берет в однодневные велопоездки и так воспитывает, чтобы ребенок обо всем имел собственное мнение и не был как все:
– Подумай, из всего населения планеты лишь несколько десятков космонавтов, – говорит. – Они же чем-то выделялись?
В таком духе. И нам тоже для размышления. И на заметку.
Запретная зона
Восточные земли Казахстана потрясли несколько сотен атомных взрывов. Звучит жутко, если вспомнить, что лишь двух хватило, чтобы сравнять с землей японские города Хиросима и Нагасаки. На долю именно Казахской ССР выпало принять первые испытания ядерного оружия. С этой целью на территории сразу трех областей в 1947 году был создан Семипалатинский полигон.
Спустя всего два года после окончания Второй Мировой войны СССР начал активно работать над предостережением возможной Третьей. Как известно, «холодную» войну развязали не коммунисты, поэтому становившаяся все более осязаемой угроза из-за океана нашла естественный отпор, и уже в 1949-м в небе над СИЯПом прогремела первая советская атомная бомба мощностью 22 килотонны.
Полигон, как ему, наверное, и полагается, гигантский по размеру. Мы огибали его по левой стороне, проезжая какие-то деревеньки. При том, что до эпицентра взрывов добрая сотня километров, волна доходила даже сюда. А в селах поближе люди видели «грибные» облака и в домах у них часто выбивало стекла. Ветхие строения вообще рушились, но с полигона приходили солдаты и в кратчайшие сроки строили взамен основательные каменные. Так вспоминают очевидцы, многие из которых в трудные 1990-е пытались поживиться цветными металлами на брошенном, почти не охраняемом военном объекте, и получали большие дозы радиации.
Вообще, из всего советского наследия, доставшегося обретшему независимость Казахстану, Семипалатинский ядерный полигон является самой тяжелой темой. До сих пор точно не известно, сколько человек пострадало из-за него, сколько были облучены. Большая часть территорий СИЯПа, по данным ученых, вполне пригодна для жизни и ведения сельского хозяйства, но есть настолько зараженные зоны, что находиться там будет опасно еще тысячи лет.
Ядерного оружия в республике больше нет, но продолжаются исследования мирного атома. На базе полигона основан Национальный ядерный центр, где казах по имени Ердын, дважды за день подвезший нас, охраняет установку Токамак. Это камера с магнитными катушками, необходимая для управления термоядерным синтезом. В лаборатории трудится и Александр Барыкин – руководит метрологическим направлением, иными словами, осуществляет поверку дозиметров и других точных приборов. Он и его жена Олеся радушно приняли нас в своей квартире в Курчатове.
Атомная эра СССР
Некогда секретный городок Курчатов, названный в честь создателя советской атомной бомбы, раньше скрывался за обозначениями «Москва-400» и «Семипалатинск-21», а на картах был обозначен как «Конечная». Железнодорожная ветка действительно обрывалась и дальше не шла, это сегодня она продлена до Павлодара. Здесь со своими семьями жили ученые и военные, занятые на полигоне. До Опытного поля, где проводились основные испытания, отсюда всего 55 километров. Въезд на полигон тут же – слегка потрескавшаяся прямая дорога из бетонных плит уходит куда-то в степную бесконечность.
Скрывать не буду, мой интерес к полигону начался задолго до этой поездки с рассказов отца. Его прикомандировали сюда в 1977 году на пять месяцев из подмосковной военной части. Без пояснений, что и зачем, солдатам дали ящики с какими-то датчиками, которые требовалось подключать в штольнях и скважинах – с 1963 года воздушные испытания попали под запрет, поэтому заряд закладывался под землю. Специальные вертикальные шахты диаметром восемь метров и глубиной до ста были созданы на площадках «Балапан» и «Дегелен».
Взрывы, парные и одиночные, проводились не чаще двух раз в месяц в одно и то же время – около девяти утра. Несколько минут земля ходила волнами так, что человеку трудно было удержаться на ногах. Что до радиации, которая в некоторых местах не могла не зашкаливать, о ней говорить было не принято. Тем более, Чернобыля еще не случилось, вот никто и не боялся последствий. Военнослужащие, например, летом в жару любили окунуться в полигонные озера. И хотя вода в них, как теперь известно, не заражена, но берега были и остаются чрезвычайно «грязными». Ведь и сами водоемы искусственные, а отчего воронки – объяснять не надо.
Может, и даже, бьюсь об заклад, к лучшему, что мы так и не нашли никого, кто свозил бы нас на Опытное поле. Туда, как бы, и нельзя, хотя любопытный народ, в особенности иностранцы, все равно суются. Можно попасть и в составе экскурсионных групп, если получить разрешение курчатовского ядерного центра.
Зато на попутках проще простого добраться до другого режимного (в прошлом) объекта, присоседившегося к Семипалатинскому полигону с севера. Речь об авиационном городке Чаган. На его аэродроме базировались несколько авиаполков, и как раз тут на самолеты-носители подвешивались боеприпасы для ядерных испытаний.
Но если Курчатов выглядит заброшенным лишь наполовину, то Чаган уже не существует как таковой. 25-летний Архан из соседней деревни вспомнил своих деда и бабку, которые не сразу осознали, что страна вступила в атомную эру и, донельзя напуганные, бегали прятаться от ядерных взрывов за склон у Иртыша. Сам молодой казах застал только упадок, в который пришли места, свидетельствующие о военной мощи распавшегося Советского Союза. Ребенком он наблюдал, как в середине 1990-х годов Чаган покинули сначала военнослужащие, а потом и гражданские.
Сначала на металлолом растащили списанную военную технику – самолеты, БТРы, затем выкопали кабели и, наконец, стали разбирать на кирпичи здания. Сейчас уцелели только панельные пятиэтажки, и то, видно, одну из них умельцы все-таки пытались разобрать.
А для кого-то это память. Несколько лет назад выпускники чаганской школы установили на въезде в разрушенный городок памятный знак, гласящий: «Часть наших сердец останется здесь навсегда». В общем ведь, это не только и не столько о Чагане, сколько о всей Великой Империи, которой тоже больше нет…
